За Рифейскими горами. Вальдемар Крюгер
Кирюха никогда не отказывался. Своей жизнью, как это ни странно, был он полностью доволен.
Весной работал Кирюха с Яном в поле. Ян, как и все Клевские, был жаден на работу. Весь день крутился он, как белка в колесе. Что пахать, что траву косить, всегда шел впереди, задавая ритм. Кирюха тоже старался, чтобы перед хозяином лицом в грязь не ударить.
По случаю церковных праздников, или так с устатку, Ян позволял ему надираться самогонки. Да Ян и сам был не без греха. Чего уж таить. За эти самые угощения уважал Кирюха своего хозяина безмерно. Горой был за него. А что люди про него в деревне говорили, что холуй он хозяйский, то его это мало интересовало. Хай брешут.
У Клевских кроме того, была и заимка. Ни у кого в деревне Чаловке не было, а у них была. И этим, был Ян чрезмерно горд.
Заимка располагалась южнее Чаловки, примерно в верстах двенадцати от деревни. Примерно, кто их мерил. Может быть и немного ближе, а может и дальше, что не так собственно и важно.
Заимка была строена еще дедом Яна. Мужик он был хваткий, норовил всю деревню под себя подмять, показать односельчанам, как жить в Сибири надо. Не любили его мужики в деревне за то, как впрочем и сейчас Яна. Всем на удивление построил Клевский на заимке пятистенок, окруженный частоколом из заостренных бревен, чтобы ни зверь дикий, ни человек какой худой, туда попасть не могли. А диких зверей, что медведей, что волков, было там хоть завались. Что было и не мудрено. Заимка стояла на отшибе, в дремучем лесу, и являлась последним человеческим жилищем. Дальше шла вековая тайга, простиравшаяся до самых предгорий Саян, что сверкали вдали нетающими, даже в самую сильную летнюю жару, белыми, искрящимися под лучами солнца, ледниками.
Заимка являлась почти точной копией крестьянского подворья Клевских в Чаловке, только дом был чуток поменьше, да и хозяйственные постройки, были не такими обширными. Рогатый скот держали Клевские все же в деревне. Кто же шесть коров на заимке доить- то будет, ни Кирюха же?
С самой ранней весны работник Клевских, незабвенный Кирюха, отправлялся на заимку, где и оставался до первых зимних холодов. Его хозяин, Ян, во время весеннего сева, сенокоса или вспашки паров, жил там же, по неделе-две не приезжая домой.
Сеял Ян Клевский озимую рожь и ярицу только по пару, как всегда делали его отец и дед. Половина земли каждый год отдыхала, набиралась силы, чтобы на следующий год обрадовать Клевских хорошим урожаем. А пашни были у них плодородные, по высоким сухим еланям, где свежевспаханные пары блестели как вороново крыло.
По сырым низинам, где чавкает под ногами вода, да растут одни болотные лютики, пусть другие пурхаются[39], у кого в кармане вошь на аркане, говаривал еще дед Яна, Тадеуш. Было за что не любить Клевских. Все бы позахапали.
На заимке находился большой поднавес для сушки и обмолота снопов, граничащий с объемистым амбаром. Все было сделано солидно, из хорошего строевого леса. Два здоровенных пса, носились с бешеным лаем по внутреннему двору, стережа хозяйское добро.
Кроме
Сиб. пурхаться – мучиться, маяться, надрываться.