Другая история. «Периферийная» советская наука о древности. Сергей Крих
target="_blank" rel="nofollow" href="#n92" type="note">92. Да, можно признать, что последняя из них, как и позднее опубликованная книга о культуре Вавилонии93, представляли скорректированную концепцию Никольского, в которой центральным звеном была, по сути дела, эволюция общины, в завершенном виде. И что самое главное, они предугадали то направление, в котором затем будет развиваться советская историография ближневосточной истории.
Но при этом ни сами книги не дали нужного эффекта (в том числе потому, что вышли в лучшем случае на семь лет позже того времени, когда были актуальны), ни их автор не стал основателем этого нового направления94. Попытка нарисовать другую версию истории древней Месопотамии интересна сама по себе, но ее исполнение было откровенно негодным: стремление Никольского любой ценой изобразить месопотамское общество как такое, в котором общинное землевладение абсолютно преобладало даже в старовавилонский период, а процент частных земель был ничтожен, привело к натяжкам и манипуляциям с данными и документами, которые без труда опознали рецензенты95. Пересмотр свершившейся расстановки сил с помощью работ, созданных по типу общих очерков96, был уже невозможен, возможности прямой критики Струве как антимарксиста – закрыты97, а возрождение критики положений Струве со стороны А. И. Тюменева и позже И. М. Дьяконова было никак не связано с исследованиями Никольского98. Рецензия Дьяконова на книгу о землевладении, пожалуй, даже очень мягка по форме, учитывая те замечания, которые сделаны к содержанию, но по ней вполне видно, что никакие из положительно оцениваемых им моментов в книге Никольского не были открытием для рецензента.
Дело здесь отчасти было в том, что эта новая стадия критики Струве была очень тесно связана с конкретными и уже очень узкоспециальными вопросами изучения именно шумерского общества и шумерской общины, а Никольский шумерологом не был. Если Тюменев, под впечатлением от аргументов Струве, решил проверить их, на десятилетие погрузившись в изучение шумерского языка и источников99, то Никольский этого не сделал; «устарела» и его общая ассириологическая квалификация. Именно поэтому, несмотря на внешний фактор укрепления своих научных позиций, в послевоенное время он уже не влиял на реальные вопросы развития «ядра» по историографии вопроса. Никольский снова проделал специфическое движение: в то время как по занимаемым постам он все более приближался к ядру, его исследования древностей все более деактуализировались.
Если Никольский перед войной уже определенно признавал, что «советская историческая наука выдвинула правильное общее положение о рабовладельческом характере древневосточных обществ»100, то Исидор Михайлович Лурье (1903–1958), касаясь частных вопросов, продолжал, пусть и осторожно, формулировать такие тезисы: «то обстоятельство, что случайно сохранившиеся тексты от разных времен (от XIII в., XII в., XI–X вв. и VIII в. до н. э.)
Можно было, конечно, подавать произошедшее как поражение Струве, но это было, в общем, бравадой: «В ходе продолжительной дискуссии по данному вопросу В. В. Струве был вынужден отказаться от своей концепции, отождествляющей древний Восток с античным миром „в одно понятие античности“. Только лишь в 1949 г. В. В. Струве присоединился к точке зрения той части советских ориенталистов, которые рассматривают древний Восток как раннерабовладельческое и примитивно-рабовладельческое общество, в котором прочно и длительно сохранялась сельская община» (Там же. С. 32, прим. 2).
Не случайно поздние книги Никольского напоминают ранние попытки обобщений, которые предпринимал Струве. Можно предположить, что если бы они появились с разрывом в несколько лет, то могли бы оказать существенное влияние на расстановку сил в советской науке о древности. Но за десятилетие ситуация в науке изменилась. См.:
В Архиве РАН сохранились послевоенные работы Никольского с критикой Струве, которые не были опубликованы: АРАН. Ф. 1619. Оп. 1. Д. 48. Л. 49–87; Д. 47. Л. 24–71.
Например, еще до войны вышла статья, в которой Никольский указывал, что в шумерское время мы встречаем три или даже четыре категории работников, и разбирал вопросы употребления термина KAL. Когда к этому же вопросу обращается Тюменев, он дает лишь краткую отсылку к мнению Никольского. В дальнейшем обмене мнениями между Дьяконовым и Тюменевым на ту же тему Никольский вообще не упоминается. См.: