Брызги ультрамарина. Николай Леонидович Колос

      Может, я заслужил, на твой взгляд, и распятье, и дыбу.

      Может, скажешь, что я подошёл, просто так, не любя.

      У меня, как у всех в этом мире, свободный есть выбор,

      Только я, видишь ты, очень счастлив, что выбрал тебя.

      Может ты, как и я, от житейских обманов устала,

      Неуютно тебе, как и мне, в этом лживом строю,

      Но я дал тебе ключ, чтобы ты мою почту читала,

      И, чтоб видела ты, насквозь, грешную душу мою.

      Все равно, утверждать, давать клятву в любви – не посмею,

      Ведь в словах может быть, разукрашена правдою, ложь.

      Только чувство любви… присмотрись, – оно лгать не умеет,

      Но и в чувствах любви… красоты никогда не найдешь. —

      Оно может кричать, захлебнуться неистовым стоном,

      Оно может молчать, не найдя оправдательных слов,

      Объяснить свою суть, колокольным, пронзительным звоном,

      И войти в череду очень ярких неистовых снов.

      Потому про любовь обмануть мне удастся едва ли,

      Она здесь и сейчас, нашей жизнью живет наяву,

      Только хочется мне, чтоб меня, хоть чуть-чуть, ревновали,

      Чтобы чувствовал я, что еще в этом мире живу.

      А сейчас я с тобой, застолбил у тебя свои вехи,

      Не ревнуй, не питай подозрительно-жгучего зла,

      Я пришел навсегда, не для мелкой ничтожной потехи,

      Ты меня ото всех… ты меня… наконец… увела!

      Шла последняя ночь… И медовую сладость свидания

      Оборвал как струну синеглазый, холодный рассвет,

      Много дней и ночей будут нас разделять расстояния,

      Потому, что уже был заранее куплен билет.

      Сдать бы этот билет, и вернуться к любимой в объятия! —

      Бог дает только раз. – Всё потом безвозвратно уйдёт,

      Только кто-то сказал… и повисло оно как проклятие,

      Что билеты сдавать – то какой-то процент пропадёт.

      И на этот билет закрутились колёса вагонные,

      Возмущённая кровь билась раненой птицей в виски —

      Ей совсем невдомек, почему расстаются влюблённые.

      Только рельсы стучат: «Дураки… дураки… дураки…».

      Там вдали – горизонт, позади – из Эдема изгнание,

      В чужеродной волне бьются толпы людей вороньём,

      Но таит этот гул для меня гробовое молчание,

      Леденит мою плоть, мою душу холодным огнём.

      Как же это прожить, утолить этот ноющий голод?

      Неужели и есть тот вердикт – мой безжалостный рок?!

      Стал пустым для меня миллионный ликующий город —

      Среди тысячи лиц, как щепа я сейчас одинок…

      Космы мокрые серью пенятся,

      День в туман улетел и погас…

      И луна – заточённая пленница,

      Не резвится, не жмурит глаз.

      Мелкий дождь, прозрачными блёстками,

      Пляшет в лужах, глухо стуча,

      Ветер осени, крыльями