Дорогами Победы. 1945—2020. Международный Союз Писателей. Виктор Улин
«Танька!» ─ пролепетал он и потерял сознание.
─ Не Танька я – Катя! – возразила девушка и, взвалив раненого на свои худенькие плечи, поползла к «нашим» траншеям. ─ «А за Егоркой я ещё вернусь», ─ решила она.
«Наши» дважды обстреляли её, но вовремя узнали – своя.
В первую траншею Катя свалилась вместе с «грузом» почти без чувств. Последнее, что она услышала: «Кого ты притащила, Донцова? Это же фриц!»
Катя очнулась к утру, часам к четырём, в штабной землянке командира полка майора Антоненко. Здесь же был незнакомый старший офицер. Девушка подскочила и приняла строевую стойку.
─ Полковник Бессонов, начальник штаба дивизии, ─ представился незнакомец. ─ Так вот ты какая, Катя Донцова, ─ полковник по-отечески обнял девушку и поцеловал её в темечко!
─ Спасибо тебе от Родины, дочка! – тепло продолжил начштаба и раскрыл ладонь. ─ Получи, заслужила!
На ладони Бессонова лежал орден «Красной звезды», точно такой, как у комбата Дериглаза – её первая боевая награда!
─ Спасибо, ─ не по уставу ответила девушка, смущаясь.
«Фриц», которого Катя притащила с поля боя, оказался офицером Абвера, при нем были важные документы, которые срочно отправили в штаб фронта. Через три дня на этом участке наши войска перешли в наступление.
«Танька!» ─ в это простое девичье имя превратилось немецкое «Danke» ─ спасибо. «Фриц» благодарил Катю за тот самый – последний глоток воды из простреленной солдатской фляжки.
Александр Головко
Сквозь пламя ада
О зверствах гитлеровцев свидетельствует
Василий Лягушов – пленник фашистских лагерей
в Гомеле, Чернигове, Барановичах, узник застенков
в Праге, Брно, Моравской Остраве, неоднократно
приговорённый к смерти в Освенциме и Дахау…
* * *
– Я к смерти был приговорён не раз.
Теперь не помню точно: умер, жив ли?
Сжигали и расстреливали нас,
Присвоив право на чужие жизни.
Меня водили трижды на расстрел,
И трижды очередь на мне кончалась,
Сгореть в печи я мог, но не сгорел…
Судьба моя, как на весах, качалась.
Я виселицы тоже избежал —
Не цепки оказались лапы смерти.
Её порой я, как спасенья, ждал…
Смерть не страшна в страданиях, поверьте.
Я помню боль.
Не рассказать о ней.
Молчат рубцы на сердце, как зарубки,
А от побоев шрамы на спине
Оставили фашистские ублюдки!
Металась, как в силках, моя душа,
Я сдерживал себя от подлой дрожи.
В аду, где жизнь не стоила гроша,
Бороться приходилось, кто как может…
Из плена трижды делал я побег
В края, где свет родного небосвода.
Где гордое есть имя – «Человек»!
Где сердце