Призрак графа Шереметева. Елена Ха
закрылись, а Паша остался один на лестницы. Он уже трусливо начал подумывать, не сбежать ли ему домой, как вдруг где-то рядом послышался детский плач.
**
Паша прислушался. Действительно за дверью, что была в дальнем конце лестничной площадке, кто-то безутешно рыдал.
Из зала, в котором скрылся 10 «В», раздались первые звуки тоскливой мелодии. За окном уже было темно, освещение лестницы почему-то выключили, и только свет фонарей с набережной разбавлял вечерний сумрак, приоткрывая Пашке ориентиры в пространстве.
Парень замер в нерешительности на последней ступени, с одной стороны ему нужно было идти к классу, с другой, плач уже перешел в тихий скулеж, а нерадивой мамаши, чей сын рыдал в соседнем зале, не наблюдалось. Перед парнем встал непростой выбор: пойти слушать тягучее завывание скрипки или попробовать утешить малыша. Оба занятия не сулили удовольствий. На одной чаше весов оказались помощь ребенку, на другой – заунывное сидение в одном, пусть и просторном, зале с Лидой и Нютой, перевесила помощь.
Паша решительно зашагал на звуки детских страданий.
Двери, за которыми раздавались всхлипы, оказались тяжелыми. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы они бесшумно отворились и пропустили парня в темный зал, увешанный картинами. Из позолоченных рам в темноту величественно взирали солидные мужчины и загадочные женщины. В центре стоял черный рояль, на котором горела одинокая свеча в простом подсвечнике в форме блюдца. Вокруг все как будто пропиталось вязким запахом расплавленного воска. Рядом с изящным инструментом на черном табурете с витиеватыми ножками сидел кудрявый малыш лет шести. Пухлыми ручками он тер нос и глаза. Кожа мальчика была не просто бледной, она имела синюшный оттенок, как у залежалой курицы.
– Малыш, что случилось? Почему ты здесь совсем один и плачешь? – спросил Паша.
– Меня зовут Митя. Мой батюшка сегодня умер.
«Вот я влип!» – подумал Паша. Одно дело утешать ребенка, когда у него что-то болит или потерялось, или он сам потерялся. Пашка никогда не сталкивался со смертью и не знал, что можно сказать в такой ситуации.
– А где твоя мама? Давай, я отведу тебя к ней, – нашёлся парень. Он был горд собой: не растерялся, и возможно даже сможет помочь этому темноволосому несчастному ангелочку. Митя сидел, поджав под себя ноги, прилежно сложив ручки на бежевых штанишках, и нервно теребил край своей белоснежной рубашки. Почему-то после простого Пашкиного вопроса ребёнок почти перестал всхлипывать и уставился на собеседника, практически перестав моргать.
Паша отметил про себя, что губы и глаза малыша распухли от слез, но они по-прежнему оставались бледными, не покраснев ни на полтона.
– Матушка умерла на двадцатый день после моего рождения, – после длительной паузы ответил Митя, – Она была актрисой, и у неё был волшебный голос. Батюшка не раз говорил, что слышит его в коридорах этого дома даже после её смерти. И я тоже слышу. Она поет мне колыбельные по вечерам.
Доверительный рассказ ребёнка окончательно выбил Пашку из