Жизнь ни во что (Лбовщина). Аркадий Гайдар
знаю, – смущенно ответил тот. – Это баба без меня кого-то пустила.
– Просилась переночевить, рубль дала, вот я и впустила, – запальчиво ответила жена. – У тебя, у черта, хоть копейка есть? К завтраму жрать нечего, а ты вон чем занимаешься.
Муж не ответил ничего. Лбов нахмурил брови, достал из кармана десятку, положил на стол, потом сказал:
– Оставить тут ее нельзя, черт ее знает, что за человек, а кроме того, у баб языки долгие. Одевайся валяй.
Но черные, точно выточенные брови еврейки даже не двинулись – она молча накинула пальто, яркий цветной платок и вышла на улицу.
Два раза от разъездов шарахались все в темноту.
Чтобы не навлечь полицию на оставленного раненого, Лбов умышленно избегал перестрелки.
На берегу Камы он легонько свистнул и замолчал. Прошло минут пять – никого не было.
– Ты зачем свистишь? – спросил его Симка.
– Увидишь, – коротко ответил Лбов, – я даром никогда не свищу.
Послышался плеск, из темноты вынырнула лодка и причалила к берегу. Все семеро сели молча, и лодка темным пятном заскользила по Каме. Слезли на том берегу. На опушке, пока ребята закуривали, Лбов подошел к еврейке, молча усевшись в стороне на срубленном дереве, и спросил:
– Чего же ты молчишь и откуда ты на нашу голову взялась? Убивать тебя вроде как не за что, а в живых оставлять тоже нельзя. И куда я тебя дену?
А ночь была такая звездная. И вечер был такой мягкий. Женщина встала, скинула платок и вдруг неожиданно обняла его за шею.
– Милый, – сказала она шепотом, – милый, возьми меня с собой.
Лбов никак не ожидал этого.
– Вот дура-то, и как это ты скоро… Да на что ты мне нужна! – Он хотел было оттолкнуть ее, но она еще крепче зажала руки на его шее и, прижимаясь к нему всем телом, прошептала:
– А может, на что-нибудь?
А ночь была такая звездная, и вечер был такой весенний. И Лбов вспомнил, что собственная его жена теперь отгорожена барьером казачьих шашек, и Лбов уже мягче разжал ее руки.
– Ты дура, – сказал он ей.
И Симке-сормовцу, который стоял недалеко, показалось, что он улыбнулся, а может быть, и нет – разглядеть было трудно, потому что ночь была весенняя, говорливая, но темная.
Но то, что женщина улыбнулась и блеснула черными глазами, – это Симка-сормовец разглядел хорошо.
Встреча
Это было на берегу речонки Гайвы, узенькой мутной полоской прорезавшей закамский лес.
Лбов лежал на берегу речки, а Симка-сормовец запекал в углях картошку, когда невдалеке послышался вдруг резкий свист.
– Бекмешев пришел, – не поворачивая головы проговорил Лбов. – Давно я уже его жду, дьявола. А ну-ка, свистни ему в ответ.
Но это был не Бекмешев, а паренек лет шестнадцати. Он вынырнул из-за кустов и сказал, чуть-чуть задыхаясь от быстрого бега:
– Ишь куда запрятались, а я искал, искал… Тебе, Лбов, записка от Степана. А сам он не может, занят чем-то.
– «Занят»! – хмуро передразнил Лбов. – Чем