Всадники. Жозеф Кессель
Памира, не зря прозванного Крышей мира – человек там ни за что не смог бы выжить без мохнатых яков. А горячий песок пустынь так часто обжигал его босые ступни, что они у него стали черными. Давно ли он ходил вот так? Пожалуй, лишь его стершиеся следы могли бы ответить на этот вопрос. Какая сила вела его? Какая мечта? Мудрость? Фантазия? Вечное беспокойство? Ненасытная жадность до знаний? Он приходил, уходил, вновь появлялся через годы и годы. И везде, где он останавливался, он рассказывал новые чудесные истории. Откуда он черпал все свои знания? Его никогда не видели за книгой. А между тем он, казалось, сохранил в памяти все события многовековой истории Афганистана и имена всех людей, громко прозвучавших в здешних степях, горах и на перевалах. Он говорил о Заратустре, как если бы был его учеником, об Искандере,[3] как если бы следовал за ним от победы к победе, о Балхе, матери всех городов, как если бы был его гражданином, о гекатомбах Чингисхана, как если бы сам был обагрен кровью покоренных народов и похоронен под обломками разрушенных крепостей.
Он рассказывал также и о жизни в наши дни, и тогда образы пастухов и погонщиков верблюдов, чеканщиков по оружию и мастеров ковроткачества, исполнителей на домбре и горшечников из Иссталифа получались у него такими же выпуклыми и яркими, как и легендарные герои и вожди.
Подведя гостя к грубому топчану у стены, хозяин чайханы смиренно произнес:
– Нет у меня ни подушек, ни одеял, чтобы уложить и накрыть тебя, о Пращур… Здесь, на Шибаре, мы очень бедно живем.
Гуарди Гуэдж сел на краешек примитивного ложа, поставил палку перед собой и оперся на нее подбородком.
– Не беспокойся, – успокоил он его тихим голосом. – Мне лишь бы прислонить голову.
Тут в тишине раздался огрубевший и в то же время полный неожиданной нежности голос:
– Знаю, знаю. В тебе ведь веса, как в перепелке, не больше.
И все находившиеся поблизости увидели, как грубое лицо кузнеца покраснело, и от смущения даже его голова как-то втянулась в могучие плечи. Все вокруг засмеялись. А хозяин чайханы посмотрел на Гуарди Гуэджа:
– Они тут чуть не передрались. А теперь вот повеселели. Они уверены, что ты их вразумишь.
От этих слов утихнувшие было страсти вновь разгорелись.
– Не правда ли, о, ты, знающий все, не правда ли, что бузкаши этих крестьян-степняков, игра, о которой мы впервые слышим, ничего не стоит по сравнению с играми наших предков? – кричали одни.
– О, ты, знающий все, не правда ли, что по красоте, мужеству, силе и ловкости участников наш бузкаши, если сравнивать его с развлечениями, которыми хвастаются тут эти невежды-горцы, – это все равно, что сокол перед курами?
И люди с обеих сторон замерли в наивной надежде, что он поддержит именно их мнение. Но на их вопросы он ответил вопросом:
– А почему я должен решать за вас, друзья мои? – спросил он.
И поскольку обескураженная толпа молчала, Гуарди Гуэдж продолжал:
– Каждый имеет право
Александр Македонский. –