Ужасные дети. Адская машина. Дневник незнакомца. Жан Кокто
издевается ли он над ней и неужели не знает, что Агата любит его, ждет от него предложения и не может объяснить себе его молчания.
Жерар вытаращился, дурак дураком. Уронил руки.
– Агата… – бормотал он, – Агата…
– Да, Агата! – запальчиво бросила Элизабет.
В конечном счете, он был слишком уж слеп. Совместные прогулки с Агатой должны были бы давно открыть ему глаза. И мало-помалу она превращала доверие молодой девушки в любовь, датировала, доказывала, расшатывала Жерара кучей доказательств. Она добавляла, что Агата страдает, воображает, будто он любит Элизабет, что было бы смешно, а из-за ее, Элизабет, богатства и вовсе безнадежно.
Жерару хотелось провалиться сквозь землю. Вульгарность последнего замечания была настолько не в стиле Элизабет, безразличной к денежным проблемам, что он был мучительно смущен. Она воспользовалась этим смущением, чтобы добить его окончательно, и, глуша его ударами наотмашь, потребовала, чтоб он не смотрел на нее больше телячьими глазами, женился на Агате и никогда не выдавал ее миротворческой роли. Одна лишь слепота Жерара вынудила ее взять на себя эту роль, и за целую империю она не согласилась бы, чтоб Агата могла подумать, что обязана своим счастьем ей.
– Ладно, – заключила она, – дело сделано. Ложись спать, я пойду к Агате и сообщу ей новость. Ты любишь ее. У тебя было затмение на почве мании величия. Очнись. Радуйся. Поцелуй меня и признай, что ты – счастливейший человек на свете.
Жерар, безвольно влекомый, признал все, что приказывала молодая женщина. Она закрыла за ним дверь и, продолжая плести свою сеть, поднялась к Агате.
Случается, что из всех жертв упорнее всего сопротивляется убийце молодая девушка.
Агата шаталась под ударами и не уступала. Наконец, сломленная усталостью, после отчаянной борьбы, в ходе которой Элизабет объясняла ей, что Поль неспособен любить, что он не любит ее, потому что не любит никого, что он сам себя губит, что это чудовище эгоизма погубит доверившуюся ему женщину; что Жерар, напротив, редкой души человек, честный, любящий, способный обеспечить ее будущее, – молодая девушка разжала руки, цеплявшиеся за мечту. Элизабет смотрела на нее, свесившуюся из сбитых простыней – слипшиеся пряди, запрокинутое лицо, одна рука зажимает рану, другая, как камень, упала на пол.
Она подняла ее, припудрила, поклялась ей, что Поль не подозревает о ее признаниях, и что достаточно Агате весело объявить ему о своей помолвке с Жераром, чтоб он никогда о них и не догадался.
– Спасибо… какая ты добрая… спасибо… – всхлипывала бедняжка.
– Не за что, спи, – сказала Элизабет и покинула комнату.
На секунду она остановилась. Она чувствовала себя спокойной, лишенной всего человеческого, освободившейся от ноши. Сердце ее вновь начало биться уже на самых нижних ступеньках лестницы. Она что-то услышала. И только оторвала ногу от ступеньки, как увидела приближающегося Поля.
Его длинная белая рубаха светилась в потемках. Элизабет сразу же поняла, что он бродит во власти одного из