Рыбы. Мелисса Бродер
купила розовый кварц, здоровенные куски кварца стоимостью в сотни и сотни долларов. Я бы очертила круг, встала в центре, провела какой-нибудь дерьмовый ритуал с розовыми лепестками, запалила свечи с ароматами ванили, гардении и земляники для привлечения любви. Но вместо всего этого лишь купила искрящийся кусочек аметиста бледно-лавандового цвета, приносящий, как там было сказано, покой и стабильность.
На столе лежали магические свечи: красные – для любви и страсти, зеленые – для денег. Я прошла мимо любовных свечей и выбрала одну яичного цвета – для очищения и перемен. Может, взять и просто сжечь прошлый год.
Дома я съела пад-тай, выпила белого вина, покормила Доминика и дала ему лекарство. До него я совсем ничего не знала о собаках – как и что с ними делать, – но он терпел меня, и вскоре я научилась трогать его и ласкать. Голова у пса была коричневая с двумя белыми пятнами: полосой посередине лба, которую я поглаживала одним пальцем и называла ангельской меткой, и звездочкой на задней стороне шеи с указательной стрелкой, словно говорившей: почеши здесь. Дотянуться до этого места лапой он не мог и, когда я чесала его там, быстро засыпал. Мы играли с ним в игру: он смотрел на меня нежно, стараясь держать глаза открытыми, веки постепенно тяжелели, потом прыгали вверх и снова тяжелели, тяжелели, пока не опускались; глаза закрывались, оставались только два стежка с короткими ресничками.
Когда Доминик перекатывался на спину, белым брюшком вверх, это означало, что пришло время почесать живот. Иногда я впадала в раж и терла так, словно полирую машину, а он забавно махал лапами в воздухе, щетинился, высовывал язык и пыхтел. А иногда я тыкалась носом в какое-нибудь мягкое местечко и вдыхала его запах, немного напоминавший запах теплого жареного цыпленка.
Больше всего мне нравилось чмокать его в серединку больших вислых ушей. Было видно, что Доминику это не нравится, но он шел на жертву и позволял мне тереться лицом об эти восхитительные замшевые блинчики.
Другим моим любимым местечком был изгиб его шеи, под челюстью, где кожа собрана в мягкие складки. По какой-то причине – возможно, из-за ошейника или по старости – шерсть там выпала, и осталась только нежная, как у ребенка, кожа. Я совала туда голову и, наверно, могла бы прожить так всю жизнь.
После обеда я взяла купленную свечу и, потирая ее пальцами, произнесла короткую молитву о счастье, обратившись к богам, в которых, наверно, не верила и которые вряд ли существовали. Казалось, молитва говорит за меня.
– Боги, пожалуйста, помогите мне стать счастливой. Позвольте мне исполнить волю Вселенной и дайте сил исполнить ее, какой бы она ни была. Я знаю очень мало. И то, что я знаю, ведет меня к опасному желанию. Я не просила появиться на свет. Не просила жить. Но теперь я здесь, так, может быть, вы хотя бы попробуете помочь мне порадоваться жизни?
Я чувствовала, что просить об этом глупо. Может быть, человеку нельзя просить так много? Разве кто-то где-то сказал, что жизнь – для радости,