Сорные травы. Дмитрий Дзыговбродский
бульоном и второй – с заправкой для борща, свалила два ледяных куба в кастрюлю. Дождаться, когда закипит, и супружеский долг на сегодня можно считать выполненным.
Пока лёд превращался в суп, я уничтожила остатки колбасы. Вот теперь можно и выпить. Ива ждать не буду – непонятно, когда вернётся. У них, наверное, тоже в больнице веселье через край бьёт. Сколько посмертных эпикризов он напишет сегодня? Спрашивать не стану, сам расскажет, когда придёт. Или не расскажет. У каждого врача есть кладбище, которое он носит в душе всю жизнь. И никакой цинизм от этого не спасает. Поэтому незачем расспрашивать.
Я распахнула окно, уселась на подоконнике с ногами, прислонившись спиной к откосу. Дом кирпичный, стены толстые, удобно. Высоты я не боюсь, выпасть – не выпаду, даже если упьюсь в стельку. А если и выпаду – всё равно, после сегодняшнего денька уже ничего не страшно. Налила себе водки – эх, надо было колбасу оставить. Вообще-то у нас приличный бар: мужу пациенты постоянно носят выпивку и конфеты. Что-то, что подороже и повкуснее, приносит домой. Остальное собирают всем отделением и отдают в буфет, нераспакованное. Там буфетчица берет товар за полцены, чтобы потом продать очередным благодарным пациентам. Только вот беда – водки в том баре нет, всё больше дорогие коньяки, а в меня из крепких напитков ничего кроме водки не лезет. Полторы бутылки, конечно, много на меня одну, ну да сколько войдёт. Теперь аккуратно пристроить стопку рядом с боком и закурить. И станет совсем хорошо. Сколько-то там затяжек – стопка. Почти как ИВЛ. Пятнадцать вдохов, три нажатия – так, кажется, учили раньше. Теперь – два на тридцать. Впрочем, какая разница, если всё равно толку никакого.
Бреду по воде, а рядом гуляют рыбы.
Влажно блестят портфелями и чешуей.
Рыбы умеют делать карьеру, по крайней мере, могли бы.
А такие, как я, занимаются полной фигней.[9]
И песенка в тему. Плевать, что окно открыто, и все слышат, как я горланю. Я просто не могу сидеть одна в пустой квартире и в бесконечный раз перебирать сегодняшнее. Родители живы – я позвонила обоим ещё с работы. И больше ничего хорошего.
Мимо меня проплывает косяк макрелей.
Хрен бы с ним – плывёт себе и плывёт.
Тот не достигнет моральной цели,
Кто скажет, что я урод.
Конечно, урод.
Я раздавила окурок в опустевшей стопке, развернулась, спустив ноги в кухню. И увидела совершенно квадратные глаза мужа.
Ну, конечно. В мои привычки не входит сидеть на подоконнике, дымить прямо в квартире и надираться в одиночестве.
– Есть повод?
– Дверь закрой, – сказала я, слезая с подоконника. – Дым в комнаты пойдёт.
– Да там и так топор вешать можно, – впрочем, дверь он всё-таки прикрыл.
– Голодный?
Глупый вопрос: когда мужчина приползает с работы… ничего себе, десятый час! Словом, когда мужчина приползает с работы черт-те во сколько,
«П*ц-блюз», группа «Башня rowan».