.

      Трое энкавэдэшников и комендант направились к человеку в белом халате, стоявшему посреди этого странного кладбища перед деревянным постаментом. На постаменте виднелась гипсовая голова.

      В свете фонарей они осторожно подняли деревянный постамент и понесли к нам.

      Человек в белом халате – совсем молодой, со смуглым, обожженным солнцем лицом – нес за ними гипсовую голову, затем торжественно водрузил ее на постамент.

      Это была голова старика – в натуральную величину. Никогда я не видел такого лица. С хищным орлином носом, с презрительным чувственным ртом – сладострастник, этакий старый Карамазов из Достоевского. Я понимал: это лицо, восстановленное по черепу. Но как череп мог сохранить эту брезгливость пресыщенного повелителя, это яростное сладострастие?!

      И я смотрел, смотрел на гипсовую голову – оторваться от нее было невозможно.

      – Рассказывайте, товарищ Герасимов, – распорядился Коба.

      – Когда мы вскрыли гробницу, Иосиф Виссарионович, царь Иван Грозный лежал в монашеском одеянии. Дело в том, что московские цари – отец Ивана Василий и сам Иван – перед смертью постриглись в монахи…

      – Мижду нами говоря, молодой человек, мне и товарищу Фудзи рассказывали это в семинарии.

      – Простите, Иосиф Виссарионович… Царь лежал в гробу с согнутой в локте и поднятой рукой. Объяснения этому у нас пока нет. Думаю, это какой-то древний утерянный обряд. Череп мы аккуратно уложили обратно в гроб. В гробу теперь все как было…

      Коба жестом попросил его замолчать. Он смотрел на любимого государя.

      – Значит, вы уверены, что он был таков?

      – Абсолютно уверен. Судите сами, лобные кости… – начал объяснение Герасимов.

      – Не надо, – прервал Коба. – А где же его сын?

      – К сожалению, лицо Ивана Ивановича восстановить невозможно. Как свидетельствует летопись, царь убил сына посохом в припадке гнева. Однако это был не единичный удар. Иван Грозный ударил его посохом несколько раз. Царевич, видно, уже находился без сознания, но царь продолжал жестоко бить. Череп совершенно размозжен ударами, раздроблен по осевой линии…

      – Достаточно, – сказал Коба.

      – Иосиф Виссарионович, я хочу обратиться с просьбой. Я мечтаю сделать скульптурный портрет Тимура. Захоронение находится в Самарканде…

      – Пока не надо… Одного вы уже нам показали. Вы свободны, товарищ Герасимов. Благодарю за отличный труд.

      Когда тот ушел, Коба бросил Паукеру:

      – Возьмешь с него подписку о неразглашении…

      Он долго стоял у царской