Ночь и день Чика. Фазиль Искандер
взял, в рыжем всегда что-нибудь есть. Правда, там лежал один хороший коверкотовый отрез и две мужские сорочки. Все остальное – ерунда. Отрез загнали одному портному, хорошие деньги дал… Интересно, ваш Богатый Портной отрезы покупает?
– Нет, – сказал Чик, – он такими делами не занимается.
– Ты в натуре дружишь с его сыном?
– Да, – сказал Чик.
– Интересно, где у его пахана деньги лежат, он знает?
Чик не мог понять, шутит он или говорит серьезно.
– Отстань, – сказал Чик, – лучше дальше рассказывай.
– А что рассказывать! – зевнул Ясон. – Ох, поясница… Кроме отреза, я все спустил в уборную. А между прочим, этот мандражист сорочки не хотел отдавать. «Зацем, – говорит, – выбрасывать? Я, – говорит, – сестрице отдам, сестрица перекрасит…»
– Значит, золота не было? – спросил Чик после некоторой паузы.
– Откуда золото! – пробормотал Ясон уже ворчливо, сонным голосом.
Ясон начал засыпать. Чик чувствовал какую-то неудовлетворенность от его рассказа. По правде сказать, он ожидал чего-то страшного, таинственного. А тут все оказалось слишком просто, даже как-то противно. Особенно эта подлая попытка перекрасить рубашки убитого и носить.
– Может, ты его ранил? – спросил Чик, немного помолчав.
– Убил, убил, – пробормотал Ясон, с досадой одолевая дремоту.
Но Чика это бормотание совсем не убедило. Чик замолчал. Вокруг уличного фонаря все так же с бессмысленной яростью толклись мотыльки. Большая черная бабочка, которой раньше там не было, сейчас дрябло трепыхалась среди них.
Он снова представил, как эта женщина тихо смеется, глядя на Ясона, а тот отступает к окну и грозит ей кулаком, а тут вскакивает этот мужчина и безоружный бежит на Ясона.
– Хоть бы сначала за кинжалом побежал! – сказал Чик.
Но Ясон ничего не ответил. Он уже храпел.
Странно получается, подумал Чик. Если бы этот мужчина не уснул, ничего бы не случилось. Он бы закричал, как только Ясон появился в окне, а Ясон спрыгнул бы и убежал. Сколько случайностей, подумал он, и как, оказывается, просто убить человека! Чику стало не по себе. Особенно гадостно снова показалось ему предложение перекрасить рубашки, а потом носить.
«Сестрица перекрасит», – вспомнил Чик и вздрогнул.
Ветхие ставни в окне напротив Чика время от времени поскрипывали, с гор потягивал ночной ветер. Если бы вор вздумал забраться сюда, подумал Чик, он полез бы через это окно. Ведь оно было ближе остальных к железному козырьку над парадным входом.
Теперь Чик прислушивался к ставням. Каждый раз, когда они издавали скрип, Чик замирал и прислушивался. Иногда ему казалось, что кто-то стоит на карнизе и осторожно пробует скинуть крючок на ставне. Крючок еле слышно поскрипывал. Чик понимал, что это ему кажется, потому что крючок поскрипывал вместе со ставней, а ставня покачивалась от ветра. Чик знал, что летними ночами ветер всегда дует с гор. Но все-таки как-то неприятно было это еле слышное «крр-крр…». Словно кто-то пробует крючок, пробует…
Чик