Колокольчики мертвеца. Вера Заведеева
мы не молимся, Алексей Иванович! Бабця старая молится, а мы нет.
Юрек жил в просторном чистом доме. Семья уже сидела за столом. Алексей снял кубанку, поздоровался. Юрек представил домочадцев: «Бабця, дзядек, наш ойтец пан Пшиманский». Загорелый высокий мужчина с приятным лицом и решительными серыми глазами крепко пожал руку Алексею. Морщинистые старички казались бестелесными. Маленькая седенькая старушка всплеснула руками: «Ладный жолнеж, хол-леро![5]» Все засмеялись, хозяин усадил Алексея за стол.
– Очень хорошо, что наконец откроется школа, дети должны учиться. Мои ребята станут первыми учениками, они способные. Скорей бы война кончилась, чтобы пожить по-человечески.
– Уже скоро. Конец фашизму. А вы где работаете?
– Я лесничий. И при немцах лесниковал. А сейчас лес охранять бессмысленно – хуторяне туда не ходят. Люди у нас трусливые. Разве это мужчины? Ну есть в лесу бандиты, ну случилось несчастье с директором школы, так что ж теперь – по норам, как мыши, прятаться?
– Похоже, вы бандеровцев не опасаетесь?
– А что они мне сделают? Я не коммунист, а простой лесник. Делить мне с ними нечего. Разве что из-за детей озлобятся? Пусть попробуют – гляньте, какая игрушка висит! – показал он на двустволку. – Медведей валит, лосей насквозь прохватывает. Пусть только сунутся!
– Ойтец бардзо отважный, – шепнул Алексею Юрек. – Один на медведя ходит.
Вошла Кшися, миловидная пятнадцатилетняя девочка, в голубом платье, в сапожках, расшитом кожушке.
– Чем не невеста наша Кристина? Смотрите, какая красивая! – похвалился Юрек.
Кшися, легонько стукнув брата по затылку, стала наливать пиво Алексею. Тот поблагодарил.
– Хорошие дети у вас, товарищ Пшиманский.
– Матка у них хорошая, – вздохнул хозяин. – Ушла. Теперь живет в Станиславе.
– Папочка у нас самый хороший! – обняла Кшися отца. – И самый красивый.
– Дура! – возмутился Юрек. – Ойтец самый храбрый! А можно мне пива попробовать?
Алексей засиделся в гостях до ночи. Ему впервые здесь было так хорошо и покойно среди этих людей. Дома Калина Григорьевич, нацепив очки в железной оправе, щелкал на счетах. Его хозяйка, тихая болезненная женщина, возилась у печи. За стенкой похрапывал их сын Петро.
– Гуляем, пан научитель? Хе-хе. Дело молодое…
В школьном коридоре громоздились парты, возле двери – ведро с водой. Сторож объяснил, что одна кобьета[6] сама вызвалась навести в школе чистоту.
Алексей прошел в канцелярию. Надо еще раз проверить, все ли готово к началу занятий.
– Здравствуйте! – раздалось у него за спиной.
– Добрый день, Славця. Что скажете?
– Сухарь вы, пан научитель. Я грех приняла – поздоровалась по-вашему, а вы и внимания не обратили. Пойдемте, що-сь покажу.
Класс сиял чистотой. У надраенной до блеска доски аккуратно висела новая тряпочка, на полочке рядом разложены мелки.
– Ты
Красивый солдат (польск.).
Женщина (польск.).