Держава том 1. Валерий Аркадьевич Кормилицын
Отвлечься от смерти папа хочет, видимо.
– Занятно-с! – задумался Сипягин, закуривая папиросу «Континенталь», и вдруг помчался к телефону и стал кому-то названивать. – Ну как апартаменты? Зачали работать? Эдак, эдак… С лесов навернулся? Так ему и надо, понеже, Бог шельму метит, – довольный, бросил трубку.
– Не апартаменты, ваше превосходительство, а хоромы, следует говорить, – поправил его Рубанов.
Жёны с удивлением слушали мужские разговоры.
Через несколько дней Сипягин удумал созвать «посиделки боярышень». Дам высшего света пригласила его жена. Общество уже поняло, откуда ветер дует.
Посиделки дамам понравились. Ежели на балах нельзя посплетничать, так хоть здесь.
– Однова как-то попала в царские палаты и зело удивилась, когда узрела хоромы ихние… Всё в стиле Алексея Михайловича, прозванного «Тишайшим», – произнесла хозяйка дома, Александра Павловна, урождённая Вяземская, внучка знаменитого поэта, поправляя плечики сарафана и сверкая многочисленными камнями в ушах и на пальцах.
– Фу-у, взапрел-ля-я! – обмахиваясь веером, произнесла графиня Борецкая, тряся серьгами с алмазами.
– Ольга Дмитриевна, душечка, следует говорить не на французский манер – взапрел-ля-я-я, – поучала её внучка поэта, – а по нашенски, фу-у, взапрела. С ударением не на последний, а на предпоследний слог.
Дамы шумно хлебали чай с блюдечек.
– Почём нонче свекла′? – поинтересовалась княгиня Извольская.
– Вы, матушка, всех сразили вопросом, – польстила ей хозяйка.
______________________________________
Николай учился править огромной своей вотчиной – Российской империей.
17 января ему предстояло держать речь перед депутацией от земств и городов. За день до этого, волнуясь, он читал текст, подготовленный Победоносцевым, перед небольшой группой приближённых.
– Так точно, Ваше величество, – воскликнул присутствующий здесь Сипягин. – Речь великолепна! Либералы, особенно из Твери, поймут, что никакой конституции не будет…
– Рубанов! – обратился к Максиму Акимовичу государь. – У вас хороший почерк. Перепишите покрупнее, и я снова положу текст в шапку, – попросил император.
После того, как он выполнил просьбу, и приближённые покинули царские хоромы, Сипягин панибратски толкнул Рубанова в бок.
– Господин генерал, изреките что-нибудь такое-этакое из старины, – просительно глядел на Максима Акимовича.
«Я уже стал экспертом», – вырос в своих глазах Рубанов.
– Извольте-с! Однова как-то читал старинную книгу, оказывается, в древности январь писали – «еноуар», и для пояснения прибавляли «рекомаго просинца». Просинец, ваше превосходительство, означает – светлеющий, то есть время, связанное с первоначальным возрождением солнца. Звали его так же лютовей, сечень.
– Рубанов, вы умнее академика! – записал карандашом сказанную дребедень Сипягин.
– Знамо дело! – попрощался с ним Максим Акимович.
Речь