Страх. Эдуард Хруцкий
вернули обратно в МУР.
Данилов хорошо знал Сергея, брата Володи. Его арестовали в тридцать восьмом. Володю тогда выгнали из МУРа и перевели во вневедомственную охрану.
В сорок первом Володя Муштаков добровольно ушел на фронт. А после ранения его опять взяли в МУР, даже начальником отдела сделали.
Но тридцатые словно печать поставили невидимую, и ходил Володя в капитанах, хотя трижды уже подавали бумаги на присвоение ему очередного звания.
– Тебя, как видишь, дождался. – Муштаков достал трубку, раскурил.
– Спасибо, Володя.
– Знаешь, Ваня, тебе, судя по твоему лицу, чуть расслабиться надо. Давай по стакану.
– Где?
– Пошли.
Они прошли мимо музея, перешли на другую сторону, миновали парикмахерскую и подошли к входу в «Гранд-отель».
– Пошли, – сказал Муштаков.
– У меня денег нет с собой, – растерялся Данилов.
– Я угощаю, Ваня.
По истертому ковру они поднялись на второй этаж.
У дверей ресторана сидел швейцар. Увидев Муштакова, он вскочил, сдернул с головы фуражку, обшитую галуном:
– Здравия желаю, Владимир Сергеевич.
– Привет, Петрович. – Муштаков пожал швейцару руку. – Марина работает?
– У себя, у себя.
Они прошли белый, отделанный зеркалами и золотом зал и вошли в бар.
Давно здесь не был Данилов. Перед войной они с Сергеем Серебровским любили заглянуть сюда. Закусить, выпить, музыку послушать. Да что греха таить, отрывался он от семейной жизни. Отрывался. Были всякие милые дамы. Так что памятен ему стал этот лучший московский ресторан.
За стойкой прелестная брюнетка с гладкой прической.
– Здравствуйте, милый Владимир Сергеевич. – Голос низкий, волнующий.
– Привет, Мариночка, все хорошеете.
– Да уж прямо. А я ваш рассказ в журнале «Знамя» прочитала. Очень мне понравился, я прямо обревелась.
Муштаков писал уже давно. Нечасто, но в выходящих во время войны журналах появлялись его рассказы. Он даже Данилову подарил книжку. Тоненькую, в бумажной обложке, но все равно книжку.
Данилов прочел ее за один присест и позавидовал Володе. Здорово, когда человек может передать словами то, что чувствует.
– Вам надо все бросить и писать, – продолжала Марина.
– А вот война закончится, – Муштаков достал трубку, – я из милиции уйду и стану писателем.
– И уходите, Владимир Сергеевич, уходите. А я вам пачку табака «Капитанский» оставила.
– Спасибо, золотко.
– Чем угостить-то вас?
– Налей нам по фужеру водки и занюхать что-нибудь.
– По конфетке? И кофе.
– Вот и славно.
Они сели за столик у окна. Столики здесь были милые. Двухместные, словно специально изобретенные для влюбленных.
Марина принесла водку, кофе, бутылку ситро. Поставила все это на стол и посмотрела на Муштакова преданно и нежно.
– Отдыхайте. – Она отошла.
– Поехали, Ваня. – Муштаков поднял бокал.
Данилов