Колымский эндшпиль. Михаил Игоревич Воинов
вместе с нами в избу, Наташа сказала:
– Пришла напоследок поболтать. Хотя развлекать меня не надо: я вижу, вы ещё не собрались.
– Мы всё-таки попробуем, – ответил Антон.
Мы сначала погрели над печкой руки, а потом поставили на неё чайник. Сборы наши продолжались минут сорок: немногим дольше, чем он вскипал. Наташа была неразговорчива – задала лишь, не прикусывая вопреки обыкновению губу, несколько вопросов, ответы на которые могла бы, по моим понятиям, запросто, ничего для себя не потерявши, пропустить мимо ушей. На чаепитие она не согласилась и, когда я всё-таки поставил на стол три чашки, стала прощаться.
Тогда Антон сказал:
– Приезжай в Ленинград хоть на недельку. Устроим тебя в общежитии.
Когда Наташа ушла, он проговорил:
– По-моему, последний вечер с друзьями, которые уезжают, проводят по-другому. Не этого ей надо было. Она хотела о Викторе поговорить.
Сейчас же я припомнил её вопросы, вроде таких: «На чьей машине вы едете в Красноярск?», – «Что ты, Сева, видел на Сухом Пите интересного?», – «Антон, а ты сразу после армии тоже куда-нибудь в экспедицию поехал?», – и понял, что, точно, любой из них мог навести разговор на упоминание о Вите.
Я спросил:
– Неужели это ей ещё надо?
– Хм, ты что думаешь – у них всё закончилось? Я не удивлюсь, если они нас провожать вдвоём придут.
Вдвоём они не пришли – хотя Виктор к утру уже успел вернуться из Красноярска, – но я понимал, что это не меняет дела, что Антон умеет разгадать запрятанный чужой мотив и потому и мне за моими тайнами не мешало бы приглядеть.
Следующим утром мы с Никицким явились с вещами к камералке и, сидя на лавке в её дворе, ожидали машины, которая должна была отвезти нас в аэропорт. Ветер ослаб, в облаках образовались проёмы, сквозь которые просвечивала синева и иногда – солнце. Антон был молчалив и вял, темней обычного казались мне мешки под его глазами.
Я спросил:
– Ты плохо спал?
– Да так… Ты возьми это себе.
Я развернул сложенный листок, который он мне вручил, и внутри увидел написанный Светланой номер телефона.
– Я просто перепишу.
– Нет, возьми, мне не надо. Встретишь так вот чёрт-те где чёрт-те кого и сам не свой потом, никак не отойдёшь…
Подъехала машина, мы забрались в кузов – и покатилось от нас в прошлое село Вершино-Рыбное.
Прощай, Наташа! На огорчения всегда есть чем ответить одесситке, быть может, так: «Чтоб не съесть мне больше беляша на Дерибасовской, если я за ним заплачу!»?
Прощайте, Андрей Петрович! «Счастливо!» – едва отвлечёт он на нас внимание и продолжит чёрным взором прозирать земные слои.
Прощайте соэршенно, Георгий Павлович, и благодарствуйте! Кто ещё мог бы так коротко познакомить нас с армянским радио?
Прощайте, Найцев! Немало перепели Вы для нас неизвестных нам лихих песен, но старая «Бригантина» получалась у Вас душевнее всего!
Прощай, Леонид! Многие люди ещё будут осенены