Разбитая Гитара. Книга 2. Елена Владимировна Мейсак
у вас, что, еще есть силы шутить? – Подольский был сражен. Он не сразу обратил внимание на то, что Амира упомянула «еще одну» татуировку.
Насколько было ему известно, у нее не было татуировок? Или были? И почему она так убивается о том, что ей нужно непременно попасть в Боснию? Могло ли быть что-то важнее ее жизни? Не женщина, а одна сплошная загадка.
Амира посмотрела на свою окровавленную одежду.
– Боюсь, мне придется попросить вас о несколько интимной услуге, хотя мы с вами и незнакомы практически, – в ее глазах заплясали чертики. – Мне нужно переодеться, и вы мне в этом должны помочь.
Подольский помог ей снять блузку. Сидящая перед ним девушка была, скорее, худощавого телосложения, и на ее теле не было ни грамма жира. То, что он видел, охватывал плотный мышечный каркас. Грудь ее была миниатюрной, живот – плоским, и на нем еле ощутимо вычерчивались четыре кубика.
Он взял из чемодана сложенную в несколько раз марлю, намочил ее водой и стал вытирать кровь с тела Амиры. Он медленно провел рукой по ее животу. В этот момент их глаза встретились, и Подольского бросило в жар.
Но уже через секунду он овладел собой. О чем он думает? Видимо, совсем из ума выжил. Только полоумный может желать женщину, которая от слабости еле сидит! С этими мыслями он быстро закончил свою работу, принес новую блузку и помог Амире одеться.
Через два часа они летели в Боснию. Амире явно нездоровилось. Она сидела, прислонившись головой к обшивке самолета, но ничего не говорила. Подольский хотел было что-то спросить, но Люк жестом показал, что сейчас ее лучше не трогать.
Подольского одолевали странные мысли.
Господи, неужели он влюбляется в нее? Только этого не хватало. Ходили слухи, что Амира так и не смогла разлюбить своего погибшего мужа, и что из-за этого она уже разбила немало сердец, не будучи в состоянии ответить взаимностью никому. А поклонников у нее было много, скорее даже, очень много. А теперь, когда весь мир узнал про овдовевшую наследницу миллиардного состояния, их стало еще больше.
Хотя…когда Подольский смотрел на нее, он готов был побиться об заклад, что если бы у нее за душой не было ни гроша, все эти толпы несчастных донимали бы ее все равно. За то, чтобы в этих бархатных глазах появилось выражение любви и нежности, можно было бы и душу продать, наверное.
Но только не он! У него уже был опыт несчастной любви, диких запоев потом, и повторять все это он не собирался.
Но эта непонятная женщина, с которой он проговорил практически сутки без остановки, но которая при этом ни на миллиметр не впустила его в свою душу, эта женщина, практически без сил сидевшая у иллюминатора, уставившись в одну точку, вызывала у него все новые приступы нежности. Ему так захотелось подойти к ней и просто обнять.
Но он не сделал этого, зная, как нелепо будет выглядеть.
Вместо этого он опять попытался начать разговор, спросив:
– Вы не боитесь выходить? Вы же живая мишень. Убийца, который пытался покончить с вами, наверняка предпримет еще попытку. И это место