Спросите ваши души. Александр Житинский
похулиганистей чего-нибудь? У меня тетки боевые. С матерком можно…
– Есть такая музыка! – молодецки воскликнул Шнеерзон, как Ленин, когда кричал, что есть у него такая партия.
С визгом, балалайками и гармошками полилось что-то неизвестное мне, пересыпаемое матом, – частушки какие-то, которые, к моему удивлению, Сигма и Шнеерзон охотно подхватили.
Ах, Семеновна, баба русская!..
Ну и так далее, не буду повторять, что у нее там широкое, а что наоборот.
Короче, Станислав Сергеевич караоке купил и потащил к себе в издательство. Точнее, мы с Костиком и потащили, а там спрятали до праздника в книжных пачках.
Мы вернулись в магазин и приступили к испытанию, как назвал это Костик. Шнеерзон не ушел. Как оказалось, он был полностью в курсе дела. Но вдруг снова явился директор издательства с бутылкой коньяка.
– Это дело надо обмыть! – сказал он.
Шнеерзон тут же организовал столик в зале светомузыки. Столик он соорудил из электрического пианино стоимостью две тысячи баксов, правда, накрыл его газетой. И директора уселись в сторонке, потягивая коньяк и наблюдая за испытанием.
Костик расположил меня в центре зала лицом ко входу. Свет погасил. Сигмы пока не было. Мерцал пульт светомузыки. В руках у Костика оказалась тонкая указка длиною в полметра. На самом кончике указки светилось красное пятнышко.
Заиграла музыка непонятного происхождения. Типа той, что заунывно играет перед концертами «Аквариума» под аккомпанемент переливающихся друг в друга красок.
– Расслабься… – шепнул Костик.
Вдруг в зал вошла Си, сделала два шага ко мне и остановилась в метре. Она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал какой-то странный восторг, смешанный с почти мистическим ужасом, – настолько страшными и неземными были ее глаза. Черные расширенные значки и радужная переливающаяся оболочка вокруг них – тонкий кружок, как протуберанцы на Солнце во время затмения.
Да, забыл сказать: Си была абсолютно голая, не считая черного треугольничка, прикрывавшего лобок.
Я успел заметить, как у директора Станислава Сергеевича медленно отвисает нижняя челюсть и коньяк тонкой струйкой выливается из наклоненной рюмки. А дальше я уже себе не принадлежал, хотя был в полном сознании и памяти.
Костик, стоявший чуть сбоку и позади Сигмы, направил на меня указку. Из ее конца мне в грудь уперся тончайший красный лучик и принялся медленно сканировать вправо-влево, как бы ища нужную точку.
– Правее, – шепнула Сигма, не отрывая глаз от меня. – Стоп!
Лучик остановился, и в то же мгновенье я испытал… Но что же я испытал? Одним словом не скажешь. Счастье? Одухотворение? Любовь?
Все не то.
Благодарность!
Вот это ближе всего. Благодарность непонятно к кому и непонятно за что.
– Кто ты? – спросила Си. – Расскажи о себе.
Я послушно открыл рот и, ни чуточки не удивляясь происходящему, стал говорить следующий текст на английском языке:
– My name’s Gene Vincente. Well, actually really my name was Vincente Eugene Craddock, but when I started playing music I chose another name for myself. Right now, yeah, I’m as good as I used to be a couple of years ago, but still some guys come to listen to me. Well I’m not so hot as Elvis, you know… But anyway, everybody is nothing more than just himself,