Пороки и их поклонники. Татьяна Устинова
Толстый и хохотал».
– Галя хотела, чтобы меня забрали в детдом. Я хорошо это помню. Только я больше всего на свете боялась детдома. Он у нас рядом, я часто видела… детдомовских. Знаете, если в городе что-то стрясалось, первым делом говорили: это небось детдомовские.
– Галя – это…?
– Галя – это мать Макса. Третья жена отца. От детдома меня спасла тетя. Просто взяла и увезла. И привезла в Москву. Я… каждую ночь боялась, что меня заберут обратно! Я до сих пор просыпаюсь от малейшего шороха, мне кажется, что это идут за мной.
– У вас расстроены нервы, – неторопливо произнес Архипов.
– Вас никогда не пытались сбыть с рук? – язвительно спросила она. – Вы хоть раз в жизни шли домой, зная, что в любую минуту вас могут выставить? Что ужинать не дадут? И не потому, что все вокруг… чудовища, а потому, что никому не важно, поела я или нет, где я была, жива ли я?!
– Прошло пятнадцать лет. Пятнадцать – я ничего не путаю?
– Не путаете. Пятнадцать.
– Лизавета Григорьевна обожала вас, – заявил Архипов неизвестно зачем. Утешить хотел, что ли? – Обожала. Она три часа просидела у меня и заставила написать обещание, что я вас не оставлю.
Тут Маша Тюрина вдруг улыбнулась.
– Да, – сказала она с гордостью, – она такая. Если уж привяжется, то берегись. Не отстанет.
– Она вас удочерила?
– Да. Но мамой велела не называть, хотя мне очень хотелось. У всех были мамы, а у меня нет. В школе я всем говорила, что она моя мама. А дома я звала ее тетей. Она говорила, что где-то есть моя настоящая мать и мы не имеем права об этом забывать, и все такое.
– Вы ничего о матери не знаете?
– Нет, – резко ответила Маша, – и не желаю знать! Она бросила меня, а я, видите ли, «должна и не имею права»! Господи, тетя была такой идеалисткой!
– Почему ваша мать ушла?
– Потому что у нее случился роман, – объяснила она со светлой ненавидящей улыбкой. – Я это прекрасно помню. В Сенеже квартировал какой-то авиационный полк. «Летчики, пилоты, бомбы, пулеметы», все как следует. За матерью кто-то стал ухаживать, потом его перевели, и она уехала за ним. Все.
– И с тех пор вы не виделись?
– Нет. Мне наплевать на нее.
Хорошо, если так. Только не наплевать тебе, дорогая Маша Тюрина. У тебя вон даже ручки трясутся, когда ты про нее говоришь.
– А ваш брат?
– Что?
Она отхлебнула кофе и опять обхватила ладошками чашку.
– Откуда он взялся? У него был ваш адрес? Или вы с ним общаетесь?
– Адрес, конечно, был. – Она слегка удивилась. – Тетя никогда не скрывала, где мы живем, и никуда не переезжала. Она привезла меня именно в эту квартиру, и мы в ней жили… все это время. Когда она меня забрала, адрес Гале оставила. А Макса я не видела с тех пор, как он… сосал пятку. Я его тогда любила. И он меня любил. Я с ним гуляла. Приду из школы, соберу его, в коляску – и гулять. Там, знаете, везде булыжник. Мы едем, колеса по булыжнику стучат, листья падают. Осень, что ли, была? Возле хлебозавода в палатке нам давали рогалик, один на двоих. Там такая добрая тетка торговала, она нас