Скорей бы зацвели одуванчики. Мария Соловьева
ответил сын.
– В говне жить я не могу.
Оскорбленно вздохнув, мама зачерпнула столовой ложкой рассыпчатый кофе и принялась заправлять кофеварку.
Звякнула микроволновка – каша готова. Вроде не высохла. Капнем оливкового масла. Не надо поддаваться ее гневу. С Аллой сегодня после пар. У Аллы большие серые глаза и темные волосы. Так и тянет обнять ее за плечи, но нельзя так скоро. Она увлечена русским средневековьем, хочет писать по нему бакалаврскую. Она собирается работать в школе и терпеть не может семинары по педагогике. Она мечтает, как будет организовывать ролевые игры с детьми – сама не наигралась в свое время, только с соседями на даче…
– Ну что, Павлушка, будешь? – мама примирительно пододвинула ему пластиковую коробочку с четырьмя буше. Аромат ванили, сливочного крема и шоколада сливался с горьковатым, богатым запахом свежесваренного кофе и обволакивал уютом.
– Мама. Сейчас. Пост.
– Так уж оскоромился ведь!
– Нет, не буду.
– Ишь ты какой! Да ну тебя! – совсем уже беззлобно проворчала мама, надкусывая пирожное.
Павел вышел с кухни. Маленькая, но победа: и пирожное не съел, и с мамой не поругался. И вечный бой, покой нам только снится… Сегодня, правда, мама злится вполсилы…
– Мама, а где рубашка?
– Какая еще рубашка? – донеслось с кухни.
– Ты не погладила? Я же тебя просил…
– Ну знаешь, дорогой! Мало того что я за полночи за тобой посуду мыла, так еще и рубашки твои гладить? Рук у тебя, что ли, нет? – голос звучал все громче и грознее, но никак не доходил до высшей точки. Уже было выкрикнуто и про «посты твои сраные», и про «замолился совсем, а мать в гроб готов положить», и про «тебя что, в твоей церкви почитать родителей не учат», а мама все не унималась. Павел сначала стоял перед ней как побитый, потом пошел набирать воду для утюга под все не прекращавшийся аккомпанемент. «Я ничего не слышу, потом извинюсь, что ее упрекнул» – думал он. Сегодня с Аллой после пар. Алла… «Иш, молчит! Смиренненького корчишь, да!?»…
– Мама, ну…
Пятно от утюга на груди. Павел понял, что матюгнулся, уже после того, как мать громко хлопнула дверью в его комнату. Вот блин… И ведь не хотел ссориться… И ведь сам в чем-то виноват… Господи, видела бы Алла меня сейчас… ни за что не поверю, что она может так со своей мамой.
Натянув вязаный джемпер из шкафа, пробормотав на автопилоте покаянный 50-й псалом, заглянув в комнату к маме со словами «Мама прости меня, ну я пошел» и, не дождавшись ответа, поверженный ратник духовной брани вышел из дому.
Глава 4
Парень на роликах едва не сбил их с ног.
– Поосторожнее, о брусчатку навернетесь, мало не покажется… – прервала Алла его робкие извинения и засмеялась. Павел уже хотел было сорваться на незадачливого роллера, но осекся.
– Алла, а ты катаешься? – спросил он.
– Случалось… Здесь на Дворцовой