Вся правда о Муллинерах (сборник). Пелам Вудхаус
же, уметь находить в жизни смешное очень приятно, не так ли? Хотите знать, почему она заперла меня здесь?
– Не имею ни малейшего желания. А почему?
– Я забыла, где нахожусь, и закурила сигарету. Ой!
– Ну, что еще?
– Мне показалось, шуршит мышь. Как по-вашему, в этом чулане водятся мыши?
– Безусловно, – ответил Фредерик. – Сотни мышей.
Он было перешел к их описанию – большущие, жирные, склизкие, предприимчивые мыши, но что-то острое и жесткое поразило его лодыжку мучительной болью.
– Ох! – вскричал Фредерик.
– Ах, извините. Это были вы?
– Да.
– Я брыкалась, чтобы разогнать мышей.
– Понимаю.
– Очень больно?
– Только чуть посильней предсмертной агонии, благодарю вас за участие.
– Мне очень жаль.
– И мне.
– Во всяком случае, мышь получила бы хороший урок, будь это мышь, верно?
– Полагаю, урок до конца ее дней.
– Ну, мне очень жаль…
– Забудьте! Почему меня должны тревожить разбитые кости лодыжки, когда…
– Что когда?
– Я забыл, что хотел сказать.
– Когда разбито ваше сердце?
– Мое сердце не разбито. – Фредерик хотел, чтобы тут не оставалось и тени сомнения. – Я весел, счастлив. Кто, черт подери, этот Диллингуотер? – закончил он не по теме.
Наступило краткое молчание.
– Ну, просто человек.
– Где вы с ним познакомились?
– У Пондерби.
– А где состоялась ваша помолвка?
– У Пондерби.
– Значит, вы еще раз гостили у Пондерби?
– Нет.
Фредерик поперхнулся.
– Когда вы поехали погостить у Пондерби, вы были помолвлены со мной. Так, значит, вы порвали со мной, познакомились с этим Диллингуотером и были с ним помолвлены за один визит, продлившийся менее двух недель?
– Да.
Фредерик ничего не сказал. Задним числом ему пришло в голову, что это была самая подходящая минута для восклицания: «О, Женщина! Женщина!» – но в тот момент он этого не сообразил.
– Не вижу, какое у вас есть право критиковать меня! – сказала Джейн.
– Кто вас критиковал?
– Вы!
– Когда?
– Только что.
– Призываю небеса в свидетели! – вскричал Фредерик Муллинер. – Я ни единым словом не намекнул, что полагаю ваше поведение самым гнусным и отвратительным из всего мне известного. Я даже ничем не выдал, что ваше признание потрясло меня до глубины души.
– Нет, выдали! Вы хмыкнули.
– Если в Бингли-на-Море в это время года хмыкать запрещено, – холодно произнес Фредерик, – меня следовало бы раньше поставить об этом в известность.
– Я имела полное право помолвиться, с кем мне захотелось, и так быстро, как мне захотелось. После вашего-то чудовищного поступка…
– Моего чудовищного поступка? О чем вы?
– Сами знаете.
– Прошу меня простить, но я не знаю. Если вы имеете в виду мой отказ носить галстук, подаренный вами на