Ножницы. М. Кароль

      В большой гостиной, она не спеша орудовала расческой с частыми зубчиками и новенькими ножницами, внимательно следя за тем, чтобы гость чувствовал себя спокойно. Рассказы о том, что в этот день она приобрела свои первые инструменты для стрижки и теперь этот день счастливый по определению, или история о своем сне, где она спасается с тонущего корабля с помощью янтарной нити, спустившейся к ней с неба, отвлекали, чашка пустела, ножницы клацали медленнее. Так один посетитель сменялся другим, покидая дом Милгред, в тайне за улыбкой и благодарностями за изумрудные листочки, мечтали больше никогда не видеть ни выцветших штор, ни улыбки хозяйки дома, ни слышать звук смыкающихся лезвий над ушами. В час, когда шторы вновь начали выцветать, оставляя на ткани бледные разводы вместо рисунков, Милгред открыла глаза. Ей не больше сорока, она щурится от яркого окна, засвеченного солнцем и на лице ленты губ изображают улыбку. Тело ее пышет здоровьем, внутренним равновесием. Дышит только плохо и часто сильно трет кончик носа от беспрерывного желания чихнуть – последствие ее каждодневного труда. В длинной белой сорочке и темно-зеленом халате, размешивая в чашке утренний кофе и слизывая с ложки кофейные не растворенные крупицы, она уже полгода вслух читала две открытые страницы из словаря иностранных слов. Из радиоприемника шипела единственная радиоволна, то и дело сбивавшаяся гулкими помехами и соседней волной с музыкальными передачами. Милгред сидела за столом на крохотной кухне, медленно скручивала пояс халата в улитку, закручивая его с кончика до кармана с носовым платком и, как самая прилежная ученица, повторяла слова из словаря. Она то растянет губы в ленту, то округлит их, то улыбнется, как-то неожиданно окунувшись в прилив чувства, возникшего необъяснимо явно и сильно. Оно закручивает в себе, заворачивает в улитку и томит, и тешит приятным жертвоприношением себя в угоду мимолетного ощущения не столько важности, сколько возвышенности и самолюбия, ощущения неземного полета и осознания, что она смогла подняться до таких высот, достичь этого собственными усилиями. От игры губами, от медленного звучания каждой ноты произносимых слов, она наполняется истинной радостью, и в невозможности совладать с ней, Милгред, до кончиков волосков на своих руках, то и дело поднимающихся мурашек, отдается этому томлению. Произнеся вслух еще одно слово и пример употребления его в длинном предложении, сердце так и стукнет громко по барабанным перепонкам. Она закакетничает, щеки ее покраснеют от трепета воображения себя иностранкой, которая с точностью до отзвука, до мимики говорит на языке, хранившийся на страницах словаря перед ней. Она не просто Милгред на кухоньке с шумом от ненастроенной радиоволны, а загадочная иностранка в заграничном кафе, на веранде, перед маленьким круглым столиком, в плетеном кресле. На столике – чашечка кофе, на макушке – белая шляпка с фиолетовой лентой и бутонами цветов, почти таких же, как по всему периметру открытой веранды, где она завтракает в белом костюме. Напротив нее за столиком неизвестный ей мужчина держит двумя руками газету и все так и норовит поглядеть на нее из-за черно-белых страниц. Магическое чувство отступает быстро, стоит только закончится на странице словам, а чашке опустеть, но послевкусие томительного превращения надолго остается в ней, подбадривая Милгред, успокаивая ее. Жизнь безмятежна и в ее фантазиях легка, ведь каждый день она пьет кофе на веранде в шляпке и каждый день на нее смотрит этот неизвестный мужчина напротив, так и не решаясь с ней заговорить.