Укус ангела. Павел Крусанов
едва уговорили его не возвращаться на улицу, а подождать невесту в уютном трактире за их счет. Заручившись столь любезным участием, Аркадий Аркадьевич сам сделал заказ. Мигом возникли закуски и графин с водкой. «Не прядет мужик, а без рубахи не ходит, а и прядет баба, да по две не носит», – произнес виновник события загадочный тост и с пугающей решимостью опростал рюмку. Стоит ли говорить, что за первым графином появился второй и старый селадон совсем распоясался – то щипал смазливую подавальщицу, усердно предъявлявшую посетителям богатый улов своего корсажа, то бдительно вглядывался в окно и энергично, но уже с нарочитой фальшью восклицал: «Где же ты, касаточка моя? Где, голубонька сизокрылая?..» На третьем графине Аркадий Аркадьевич запел про ворона и долю казака, а Легкоступов почувствовал, что как ни крути, а физиономию он потерял.
Разумеется, никакая Оленька Грач не появилась – ни с пахлавою и крабами, ни без. Разумеется, ключи от квартиры лежали у старого хрыча в кармане, а казачья драма ничуть не мешала ему одновременно содрогаться от внутреннего хохота. Ну и само собой, на следующий день каждая собака знала, каким занятным манером дядюшка Феликса Кошкина погулял давеча в трактире…
– Право, мне было бы интересно узнать ваше мнение, – безо всякого приветствия обратился к Легкоступову в прихожей Аркадий Аркадьевич. – Не кажется ли вам, что идеал женщины в действительности это не столько мать и хранительница газовой конфорки, сколько не утомленная развратом, соблазнительная и искусная проститутка для одного? Только этим, пожалуй, и можно объяснить престранный обычай дарить женщинам цветы – половые органы растений.
– Сразу внесу мертвящую нотку в наш живой разговор, – хмуро предупредил Петр. – Часом, не одолжите ли денег?
– А сколько вам надо?
– А сколько у вас есть?
– Какой вы забавный… – Энтузиазм Аркадия Аркадьевича угас, и он поспешил ретироваться в гостиную.
Легкоступов не торопясь прошел следом. В просторной комнате уже собрались человек семь-восемь – в основном все люди знакомые. Справа, вдоль стены, помещался стол под лиловой скатертью, уставленный бокалами, бутылками, тартинками со всякой всячиной, салатами в тарталетках и серебряными ведерками со льдом. За столом, с очевидным намерением услужить, стоял рослый афророссиянин в кремовом жилете и белых перчатках – должно быть, родом из тех цветных, что выступили с янки против Юга и после окончательной виктории конфедератов бежали во множестве в Россию, Европу и Китай, да так и прижились на чужбине, хотя лет семь спустя после подписания Грантом капитуляции все чернокожие рабы получили вольную.
По пути приветствуя публику, Легкоступов подошел к Феликсу, занятому беседой с каким-то вертким, московского вида, господином. Князь пожал Петру руку и хитро сощурился.
– А у меня сюрприз припасен – невидальщина! – сообщил он и спохватился: – Да, познакомьтесь, господа.
Феликс представил Легкоступову своего собеседника,