Институт. Стивен Кинг
еды все вышли на площадку (Люк не забыл обмазаться репеллентом с ног до головы) и ввели Хелен в курс дела. Выяснилось, что она ТЛК-положительная, как Джордж и Никки. Чтобы это доказать, она сшибла с доски несколько шахматных фигур, когда Никки их расставил.
– Не просто положительная, а суперположительная! – восхитился Джордж. – Ну-ка, я попробую.
Ему удалось сбить пешку и слегка пошевелить черного короля – только и всего. Потом он сел и выдохнул.
– О’кей, ты победила, Хелен.
– А я думала, мы все проиграли, – ответила та.
Люк спросил Хелен, волнуется ли она за родителей.
– Не особо. Отец у меня алкаш, мама развелась с ним, когда мне было шесть, и вышла – сюрприз-сюрприз! – за такого же алкаша. А потом, видать, подумала, что клин клином вышибают, и тоже начала бухать. Вот по брату я скучаю. Как думаете, с ним все нормально?
– Конечно, – не слишком убедительно ответила Айрис, после чего сразу ушла на батут и начала прыгать. Если бы Люк попытался провернуть такой номер после еды, его бы затошнило.
– Давайте-ка еще раз, – сказала Хелен. – Вы не знаете, зачем нас тут держат; возможно, это имеет какое-то отношение к нашим жалким суперсилам, с которыми даже в «Америка ищет таланты» соваться бесполезно.
– Да что «Америка», нам и детское шоу талантов не светит, – добавил Джордж.
– Над нами ставят опыты. Мы должны увидеть цветные точки, зачем – неизвестно.
– Ага, – кивнула Калиша.
– Потом нас переведут в соседнее здание – на Дальнюю половину, – и вы понятия не имеете, что там происходит.
– Именно, – сказал Никки. – Ты в шахматы умеешь играть – или только фигуры раскидываешь?
Она пропустила его вопрос мимо ушей.
– А когда они с нами закончат, то сотрут нам память, как в каком-нибудь научно-фантастическом фильме, и мы будем жить-поживать да добра наживать.
– Так они говорят, – кивнул Люк.
Хелен задумалась на мгновение и наконец сказала:
– Ад какой-то.
– Видимо, поэтому боженька и дал нам бухло и «Улетные брауни».
Ну все, подумал Люк, еще чуть-чуть – и он снова расплачется. Слезы накатывали, как гроза. Может, для Айрис рыдать при всех и нормально (она же девчонка), а вот парни должны вести себя иначе. У Люка были на этот счет свои представления (устаревшие, но прочно обосновавшиеся где-то в подкорке). Парни должны вести себя – если в двух словах – как Ник.
Он вернулся в комнату, захлопнул дверь, лег на кровать и прикрыл рукой глаза. И вдруг ни с того ни с сего вспомнил Ричи Рокета в серебристом скафандре: так же лихо, как Никки Уилхолм в буфете, тот плясал под «Мамбо номер пять», а дети плясали вместе с ним, хохоча и подпевая. Словно все отлично, словно жизнь всегда будет полна невинных шалостей и смеха.
Слезы, конечно, не заставили себя ждать, ведь Люку было страшно и обидно, а еще он дико скучал по дому. Прежде он не понимал, что значит скучать по дому. Это тебе не летний лагерь и не турпоход, это – ночной кошмар. И Люку хотелось одного: чтобы кошмар поскорее