Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года. Сергей Чупринин
советской печати. Потом пошли такие же речи других руководителей. Именно руководителей. Отчасти потому, что так, видимо, было договорено, но был и элемент искренности» (Н. Коржавин. Т. 2. С. 703–704).
«Окажутся ли слова Микояна подхваченными другими? – 16 февраля задается вопросами в своем дневнике Сергей Дмитриев. – Найдут ли они развитие и последуют ли за ними реальные действия? Или эти слова окажутся чем-то вроде „Оттепели“ Эренбурга? Не подлежит сомнению, что слова эти прежде всего произнесены для нужд и потребностей внешнеполитической пропаганды (вот, мол, мы какие самокритики; вот мы как далеки от политики главы двадцатилетнего периода культа личности!)» (Отечественная история. 2000. № 1. С. 165).
115
«Первый том, – 4 июня написал Эммануил Казакевич Константину Федину, – был пробой наших сил и разведкой в стане праздно болтающих и обагряющих руки. Второй, надеюсь, будет более решительным и определенным» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 374).
116
Сам факт этой публикации вызвал раздраженную реакцию Анны Ахматовой: «Совсем дикие люди. Казакевич поместил 400 страниц собственного романа. Редактор не должен так делать. Это против добрых нравов литературы» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 86).
Следует, однако, иметь в виду, что роман «Дом на площади» был ранее принят к печати журналом «Знамя». Но Эммануил Казакевич вынужден был забрать его оттуда, чтобы в срочном порядке заменить своим произведением роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» – его рукопись столь долго лежала в журнале «Новый мир» без движения, что автор, потеряв надежду, передал ее в «Литературную Москву». Однако, узнав об этом, редколлегия «Нового мира» прислала категорический протест против напечатания романа в сборнике, ссылаясь на договор, ранее заключенный с Дудинцевым, и Казакевичу как одному из составителей сборника пришлось вернуть роман «Не хлебом единым» обратно в «Новый мир». См. об этом письма Казакевича Дудинцеву и в редакцию журнала «Знамя» (Э. Казакевич. С. 372–373).
117
«Я <…> принялся читать стихи Твардовского, – записал Чуковский 28 февраля 1956 года, – и вдруг дошел до „Встречи с другом“ <…> и заревел» (К. Чуковский. Дневник. С. 211). И совсем по-другому отозвался бывший лагерник Аркадий Добровольский в письме от 18 августа к другому бывшему лагернику Варламу Шаламову: «Конечно, кусок из поэмы Твардовского „Друг детства“ – хорош. Но он и радует и возмущает одновременно. В начале поэмы ляпнуть этакий домостроевский реквием на смерть Великого Хлебореза и блядски вилять задом, оправдывая это „крутое самовластье“, а через пару сотен строк строить из себя хризантему и задавать риторические вопросы: „Винить в беде его безгласной страну? При чем же тут страна?.. Винить в своей судьбе жестокой народ? Какой же тут народ!..“ Талант „применительно к подлости“ и больше ничего!» (В. Шаламов. Т. 6. С. 144–145).
118
См. позднейшую запись Евгения Пастернака: «Боря рассказывал, как весной 1956 года к нему приходили два человека. Это были Каверин и Казакевич,