Эдуард Стрельцов. Памятник человеку без локтей. Александр Нилин
отношении к себе властей и части публики Эдик.
Не уверен, что жизнь Стрельцова на протяжении всего пути смотрелась бы так неослабевающе остросюжетно, не возникни занимающей всех параллели с Ивановым. И, очевидно, параллель увлекает некоторых из нас больше, чем пересечение…
На фуршете, организованном после открытия памятника Стрельцову при входе на стадион его имени, Валентин Козьмич отсутствовал, хотя на самой церемонии привлек повышенное внимание журналистов разных поколений, одинаково взиравших на него как на реликт.
Я вообще заметил, что Иванов из всех ветеранов своей поры наиболее узнаваем – вероятно, внешнему забвению отчасти воспрепятствовала его активность на тренерской скамейке, растиражированная телеоператорами, когда он четверть века (с вынужденными перерывами) тренировал «Торпедо».
Отсутствие Иванова не осталось незамеченным группой торпедовских футболистов, выступавших с ним в середине шестидесятых (я оказался у банкетного стола рядом с ними), причем вызвало немедленный отклик-комментарий. «А Кузьмы нет?» – оглядел зал один из этих несправедливо, в общем, позабытых господ. «А разве надо объяснять – почему?» – с иронически сочувственной улыбкой проговорил другой, сделавший карьеру на несколько неожиданном для полузащитника дипломатическом поприще.
Из его недоговоренности посвященным следовало понять, что Валентину Козьмичу нелегко перенести посмертный триумф Эдика, превратившегося в монумент.
Но сами того, наверное, не сознавая, подшучивающие над кажущейся слабостью Иванова, они высказывали тем самым наивысший комплимент: кто же, кроме него, мог позволить себе пусть и ревниво-ранимо, но соотнести себя с натурой для изваяния? Кто же еще достоин соседствовать с ним в футбольной истории – пусть и не вполне, как показало беспощадное время, конкурентоспособно?
Когда Эдик пришел в команду, двадцатилетний Иванов уже занимал в ней положение – и мог бы надуться высокомерно, выказывать свое старшинство и подчеркивать свою принадлежность к группе ведущих игроков. Но – к чести Кузьмы – он сразу разглядел Стрельцова. И я думаю, что поверил не только чутью тренера Маслова, но и своему игроцкому – в первую очередь. В сближении с Эдиком, которому не стукнуло и семнадцати, была наверняка и высокая корысть. Он разглядел в нем прежде всего необходимого себе партнера.
Но разве наилучшие партнеры становятся друзьями?
Обычно совсем наоборот.
Иванов же со Стрельцовым вместе проводили и все свободное время; их поселили в одном доме на Автозаводской – и даже фельетонист Нариньяни, прицеливаясь в Эдуарда, не спешил отвести острие ядовитого пера от Валентина.
Однажды в нетрезвом состоянии Стрельцов проговорился мне, что настоящего друга в жизни ему так и не удалось обрести.
Но из путаных его объяснений я все-таки понял, что в молодости – задолго до подведения жизненных итогов – он считал Кузьму другом.
Да и всем, кто знал их в середине пятидесятых, они представлялись