Последняя любовь президента. Андрей Курков
я одеваюсь. Настроение постепенно портится. Я думаю об этих рыжих волосинках на своей груди.
Послом Албании оказывается приятная женщина лет сорока. Она вручает мне верительные грамоты. По очереди мы говорим протокольные слова об улучшении украино-албанских отношений, и на этом встреча заканчивается.
– Господин президент, вы обещали сегодня выпить кофе с Майей Владимировной, – напоминает мне Коля Львович.
– Где?
– Дома, на Десятинной. Она вас уже ждет.
– Она ждет меня у меня дома?
Коля Львович кривит губы. Он сегодня не в настроении. Точнее – он каждый раз не в настроении, когда должен говорить со мной о Майе Владимировне.
– Она ждет вас не у вас дома, а в служебной резиденции Президента Украины! – цедит он сквозь зубы.
– И долго мы с ней будем пить кофе?
– Полчаса. От вас пахнет маслом мускатного ореха, – говорит он уже мягче.
– Это точно, – киваю я.
– Ей понравится. Женщинам вообще нравится этот горьковатый запах! – усмехается Коля Львович.
У меня возникает искреннее желание двинуть ему по уху. Но президент должен скрывать свои истинные желания. По крайней мере иногда.
40
Киев. Январь 1985 года.
– Когда ты уже на работу устроишься? – кричит с утра мама.
Я с трудом открываю глаза. Первый взгляд – на будильник. Без четверти восемь. Второй – на кровать напротив. Братец Димка спокойно дрыхнет. Хорошо быть свихнувшимся. «Димочка, вот тебе горячее молочко с медом, вот тебе гречневая каша с маслом!»
Он спит лицом ко мне и во сне словно принюхивается к чему-то. Как лошадь, раздувая ноздри. Наверно, ему что-то снится!
Я наблюдаю за его даже во сне подвижным лицом и думаю: «Какой же он мне близнец? Ну ничего общего! Не то чтобы, конечно, совсем ничего. Лоб такой же, и такие же ямочки на щеках, когда улыбается, и брови тоже едва заметно над переносицей сходятся. Но все остальное! И сама улыбка, и то, как он смотрит, и то, как смеется! Все совсем другое. А голос – тот вообще ни на что не похож. Голос тринадцатилетнего обиженного подростка. У меня такого голоса и в двенадцать, и в десять лет не было!»
– Вставай, тунеядец! – В спальню снова заглядывает мама. – В десять к Диме врач придет! Смотри, никуда не уходи! Дождешься, покажешь его, – кивает на спящего братца, – врачу и запомнишь все, что он скажет!
Я лениво сбрасываю ноги на пол, усаживаюсь на кровати. Холод линолеума щекочет пятки.
– Холодно! – жалуюсь я.
– А ты хоть раз помогал мне щели в рамах заклеивать?
Она не ждет ответа, она его знает. Почти все вопросы у нее риторические. Только когда она отдает свои приказы, тогда ждет… и даже не ответа, а подтверждения получения приказа или хотя бы кивка головы.
В начале девятого в квартире снова тишина. Можно было бы опять прилечь, но желания нет. Я сижу в спортивных трусах на кухне, на холодной табуретке. Меня пробирает дрожь. Она же меня и бодрит лучше всякой зарядки. Вот еще немного пободрюсь, а потом зажгу газ под сковородкой, в которой