Серые кардиналы. М. П. Згурская
в своих домах простые горожане продолжали почитать Исиду, Беса, Таурт, Бает – хранителей дома, материнства, семейного благополучия. О крайне неоднозначном отношении к царю и царице в обществе говорит поразительная находка – модель царской колесницы, запряженная обезьянами, с обезьяной-возничим и сопровождающей его мартышкой!
Еще один довольно многозначительный момент, который имел загадочные последствия. Надписи на стенах в гробницах и иных памятниках того времени говорят, что на двенадцатом году правления Эхнатона к нему с визитом прибыла мать. Событие это, очевидно, было очень важным для государства. По крайней мере, раньше о визитах царицы-матери к сыну никогда не сообщалось. Ну, приехала – и слава богам! Но об этом визите сохранилось несколько надписей, причем о Тейе говорится как о фараоне – очень торжественно.
Не забудем, что вдовствующая царица жила в Фивах – триста километров отделяли ее от сына. Если она стояла за переворотом Эхнатона, то должна была остаться в Фивах в роли «государева ока».
А ее могущественный брат Эйе находился при дворе Эхнатона, являя собой верного слугу, преданного жреца Атона. Невероятно, чтобы брат с сестрой, находящиеся в прекрасных отношениях (во всяком случае, не известно, чтобы они были врагами и открыто делили сферы влияния) не состояли бы в переписке. Скорее всего Эйе писал Тейе в Фивы о ситуации в Ахетатоне, об умонастроениях во дворце. Тейе не могла не приехать.
Но прошло двенадцать лет, и надо понимать, что далеко не все были довольны правлением Эхнатона и Нефертити и их новшествами – ведь жрецов в Египте насчитывались десятки тысяч, да и знати, так или иначе связанной со жрецами, было немало. Судя по всему, Эхнатон совершил человеческую ошибку, которой никогда не совершают настоящие тираны. Он никого не казнил, никого не преследовал, а просто уехал от старой религии и старой знати. Все его враги остались живы и здоровы, а за двенадцать лет число их увеличилось. К тому же, судя по письмам наместников и полководцев из провинций Египетской империи, дела там шли неважно. Постепенно область за областью, страна за страной отпадали от Египта, а Эхнатон никак не мог собраться в поход. Он отсиживался в столице, занимался внутренними делами, писал гимны солнцу, любил Нефертити… Империя слабела. А раз слабела, то хуже поступали налоги и не было добычи. Недовольство в армии росло.
И тогда визит матери в новую столицу приобретает совсем иное звучание. А что, если за эти двенадцать лет Тейе разочаровалась в политике сына, в его новой религии? Что если она постепенно подпала под влияние жрецов и оппозиционной знати? И какую роль в этой перемене играл Эйе?
Возможно он видел, куда склоняются весы, и не хотел поддерживать проигрывавшую сторону. Мы помним, как рьяно он проводил «генеральную линию партии» в первые годы религиозной реформы! Эйе, в начале своей карьеры носивший титул «святой отец» (низшая жреческая степень) стал самым влиятельным государственным деятелем при Эхнатоне.