Ночной молочник. Андрей Курков
пучеглазой зеленой русалкой висел. Вот тебе и конец романтики! Мечтала о Бельмондо, а получила местный вариант пятидесятилетнего сельского Луи де Фюнеса с проседью на груди и вздутым, как футбольный мяч, животиком. Она еще помнила эту странную упругость его живота. Может, это болезнь какая-нибудь?
Яся снова заснула, зажав сосок груди во рту. Ирина пальчиком ротик ей разжала, сосок высвободила, но дочурку оставила на руках. Только сильнее к своему телу прижала.
Снова о первом учителе вспомнила. Ничему он ее не научил! Только «домашнее задание» ей устроил на долгие годы вперед – Ясю. Но об этом Ирина не жалела. Сначала она решила, как и по телевизору во время разных ток-шоу слышала, что все мужики – сволочи! Теперь, правда, мнение ее изменилось немного. Точнее, усложнилось. Все сельские мужики – сволочи, а вот городские – не все! Так она теперь думала, и пример перед глазами имела, которым можно было бы свою точку зрения в любом телевизионном ток-шоу аргументировать.
Вспомнила, как Михаилу Яковичу про беременность свою сообщила! Как он побелел сразу! Как за сердце схватился!
А потом, где-то через недельку, новость – хату продал и из села выехал куда-то!
Бегство первого учителя Ирину озадачило. Она просто поверить не могла, что вот так быстро может сельский мужик, даром что учитель, самоорганизоваться, продать жилище и исчезнуть в неизвестном направлении. Однако же в его хату сразу после отъезда бывшего хозяина вселилась цыганская семья: муж, жена и трое детей. Мужа вскоре за продажу наркотиков посадили. Через месяц и мать-цыганку с наркотиками милиция взяла, но потом отпустила. Стали к бывшей учительской хате по вечерам сельские парни приходить, им цыганчата за десять гривен кулечки с травкой для курения выносили. Длилось это недели три-четыре, а потом как-то под утро хату подожгли. Выгорела она дотла. Цыганка с детьми успела выскочить, но волосы у нее обгорели. Ирина, уже с животиком и с тошнотой по утрам, ходила на пепелище посмотреть. Разглядела и диван сгоревший, на котором зародилась жизнь Яси. Поискала тщетно взглядом гобелен с пучеглазой русалкой, да не отыскала – тряпки ведь горят быстрее дерева. Больше она о первом учителе не вспоминала. До этой ночи. А чего сейчас вспомнила?! Задумалась Ирина, да в ответ плечиками голыми пожала. Нравился ей этот мысленный ночной разговор с самой собой. Тишина и домашняя, и заоконная нравилась. Может, прохладно ей было чуток, но зато Яся, укутанная в одеяльце, делилась своим теплом с мамой.
А мысли опять на Егора переключились. Вспомнила она кафе с вешалками, и кофе «американо» вспомнила. Вспомнила, как неудобно было сидеть за столиком, не сняв пальто. Купить бы что-нибудь модное! Только на какие деньги?! За молоко ей платили шестьдесят гривен в день. Минус двадцать одну гривну на дорогу. Остается тридцать девять. Минус еда и мелочи для Яси. Остается ноль. Дырка от бублика.
Вечером после сериала показывали новости. На Донбассе шахтеры бастуют. Требуют отдать долги по зарплате. А в Англии стюардессы повысить зарплату требуют. Все в мире вокруг денег, вокруг зарплаты