Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни. Ирэн Роздобудько
в тысячи чужих рук.
Только один раз она пришла к источнику, только один раз рвала на себе волосы. И уже не была похожа на ту маленькую девочку, которая говорила воде: «Добрый день!» Я попробовал напомнить ей о нашем уговоре. А потом замолк, глядя, как она лежит у воды и тоненькая струйка бьет ей в голову. В почти седую, серебряную голову. Такую же серебряную, как эта вечно юная струйка воды…
Я всегда знал, что мир должен быть гармоничным. Но эту гармонию нужно создавать собственными руками. Природа – только подсказка, полотно же мастера – дело рук. Размышляя таким образом, я прибег только к одной, но очень важной хитрости.
В ту ночь, когда она лежала у источника, а ее замученный сын – в пещере, вход в которую закрывала огромная глыба, я понял, что именно сейчас нужно сотворить «чудо»! Потом будет поздно. После ее сына появится кто-то другой, потом – третий, четвертый… Время не ждет. Идея гармонии, системы, ПРОГРАММЫ откладывается. А я больше не мог ждать.
Я пошел к пещере, выждал момент (превратившись в доброго старца, напоил стражу и женщин, голосивших неподалеку, сонным зельем – не буду вдаваться в подробности, как я это сделал) и, отваливши глыбу, вынес тело…
Я знал: утром теория будет подкреплена фактом. Отныне я мог спать спокойно…
…Много времени в вашем представлении – или вечность, или пять, десять, двадцать лет собственной жизни. Девочке у источника я подарил первое. Теперь я вспоминаю ее все чаще. И с ужасом понимаю смысл ее настойчивого вопроса: «А что будет с другими?»
Не ученых и героев она имела в виду. Она знала, чувствовала, что их миссия неотвратима, естественна. Так же естественна, как… рождение козленка с белой меткой в сером стаде. Это было ей понятно. ДРУГИЕ. Вот о ком волновалась она. Ученые и герои заслуживают какой-либо жертвы, но их так мало по сравнению с другими!..
Страшные тогда были времена. Кровь и песок! Кровь, смешанная с песком, теперь лежала под ногами в виде терракотовых шариков, «полезных ископаемых», жирных черноземов. За что я заставил ее страдать?
Я – технолог. Я могу придумать все, что угодно. Моя жизнь такая долгая, что сейчас в ней больше прагматизма, чем милосердия. Подчиняясь собственному азарту, я делал слабых богатыми – и они становились сильными. Я разрабатывал хитроумные и порой жестокие стратегии, чтобы побудить других к сопротивлению, к любви, к мысли. Но они подчинялись силе. Я нагружал их только той ношей, которую они могли вынести, но они ломались и предавали друг друга. Я дарил им шанс, а они пугались и ничего не делали.
Потом мне надоело экспериментировать. Я сделал все, что мог. Я больше не могу придумать ничего нового. Я умываю руки…
У меня есть лишь одно оправдание: я подарил девочке у источника и ее Сыну вечность.
Моего имени история не сохранила…»
Мои сомнения развеялись. Я поняла, что не оставлю работу. Даже спать перехотелось. Я собрала расшифрованные странички и спрятала в папку. У меня даже мысли не возникло показать