Сотник. Кузнечик. Евгений Красницкий
моя, – кивнул мальчик. – А вон та – дедова.
Кузьма поднялся, переставил сумки к себе, достал свёрток, аккуратно перевязанный шнурком, развернул его… И сел, забыв даже дышать. То, что покоилось в полотняных карманах укладки, являлось, без сомнения, инструментом, но вот что этим инструментом можно делать, Кузька не знал. Мог догадываться, мог приспособить к чему-нибудь, но для чего он был сделан изначально, не представлял. Иное хоть и выглядело знакомо, но уж больно чудное. Вот для чего кому-то понадобилось сделать клещи с круглыми губками? Да как сделать!
Кузьма осторожно, как древний свиток, о которых рассказывал отец Михаил, развернул ещё один свёрток. В нем тихо и спокойно, словно усталые отроки после отбоя, лежали две дюжины хитро заточенных ножей и стамесок, каждый в своём отдельном кармане. Там же была завернута и дощечка из твердого дерева, на которой этот инструмент пробовали после заточки.
Макар внимательно наблюдал за Кузькиным лицом. Тот уперся в инструмент долгим, ошалевшим взглядом. Наставник вздохнул: состояние оружейного мастера Младшей стражи без всякой натяжки можно было описать как невменяемое, спрашивать его о мастерстве Кузнечика и деда бесполезно. Кузька и сам за те ответы сейчас, похоже, душу мог бы заложить. А рассказать ему об этом мог только перепуганный мальчишка, жмущийся на краю лавки.
Эх, разведка-разведка! Что ж вы деда-то не выручили? Следы они смотрели…
Тот, кто никогда не держал в руках с душой сделанный инструмент, ни за что этого чувства не поймет. Он может быть хорошим и удобным, умело сработанным, оставаясь при этом привычным. Так же, как и кинжал в руках воина – бывает и хорошее оружие, но вполне себе обычное. Но возьмешь иной клинок, и сразу видно – это настоящее, им нельзя ни репу резать, ни дерево строгать. Этому оружию предназначено только ВОЕВАТЬ.
Косой нож, а скорее, резец, который Кузьма сейчас держал в руках, был предназначен СОЗДАВАТЬ. Рукоять из тёмного, с удивительно красивым рисунком дерева, казалось, светилась под полировкой, оттеняя выложенный тончайшей серебряной проволокой узор. По бронзовому кольцу, набитому на рукоятку у самого клинка, выгравирован мелкий травяной узор. Черный, будто натертый сажей, клинок тянулся безукоризненно ровной линией, а полированное до зеркала лезвие сверкало невообразимой остротой.
Кузьма, поддавшись чувству, взял нож в руку. Странная, рыбьей формы, рукоять неожиданно удобно легла в ладонь. Нож сверкнул острым зубом, словно выпрашивая разрешение вцепиться в дерево. Кузьма легко, почти без нажима провел лезвием по дощечке, но резцу этого оказалось достаточно. Мягко, с чуть заметным сопротивлением он ушёл в древесину, послушно и без усилий перерезая её волокна.
Сидевшая рядом девчонка не сводила глаз с образовавшегося на дереве ровного, чистого разреза. Макар протянул руку, и Кузька нехотя выпустил нож.
– Ишь ты! Острый! – наставник попробовал лезвие пальцем. – Дед делал?
Тимка кивнул.
– Этот клинок деда, а вон те – отец. А я только рукоять. Ну, и точил ещё. Я весь струмент