Птицелов. Юлия Остапенко
стал Щенком из Балендора…
Тяжёлая нога убралась с горла. Ледяной воздух хлынул в пересохшую гортань.
– По рукам, Лукас. Он и правда твой.
А надо уметь проигрывать, малыш.
«Лжёшь, – подумал Марвин, глядя, как тысяча чёрных птиц камнем падает ему в лицо, – лжёшь, нет, нет, нет, я никогда не проигрываю, никогда не проигрываю, никогда не…»
– Э-эй, всем веселиться, это личный приказ её светлости!
– Против приказа не попрёшь, – гаркнул Ойрек и под всеобщий хохот залпом осушил огромный ковш с вином.
– Так его! Здоровье нашей Мессеры! – завопил кто-то из толпы и тоже поднёс к губам кувшин, но тут же повалился наземь от могучей затрещины Ойрека.
– Я тебе дам «мессеры», поганец! – проревел он. – Для нас она «её светлость», и не иначе!
– Её светлость Мессера! – гоготнул кто-то из толпы, и солдаты дружно заржали. То, что они ежедневно шли умирать ради герцогини Артеньи, не меняло их отношения к этой эксцентричной особе. И кто бы подумал, что среди них ни одного наёмника – сплошь благородные рыцари, присягнувшие герцогине. А со стороны – скот скотом. Лукаса не слишком радовало их общество, но Ойрек заявил, что оскорбится, если Лукас откажется выпить с ним чарку. А оскорблять Ойрека лишний раз Лукасу не хотелось. Оскорбление – вещь слишком тонкая, чтобы разбрасываться ею без толку.
Так что приходилось терпеть, хотя от всеобщего гвалта у него побаливала голова. Тем не менее он без труда нацепил маску пьяного веселья – с налётом меланхолии, чтобы никто не приставал к нему с разговорами, и сидел на самом краю бревна, чуть в стороне от общей компании, лениво потягивая вино. День перевалил за половину, было пасмурно, но заметно теплее, чем в иные ясные дни на Запястье, – они продолжали двигаться на юг, тесня войска короля. Дерек не соврал – герцогиня и в самом деле побеждала: к ней примкнуло неожиданно много домов, над которыми, видимо, изрядно поработали патрицианцы. В результате численный перевес уже второй месяц оставался на её стороне. Король же никак не мог толком организовать своих разрозненных вассалов, многие из которых продолжали воевать между собой. Словом, всё шло так, как задумано… а кем и для чего, Лукас предпочитал не выяснять.
В конце концов, на этой войне он был вовсе не ради герцогини.
Кто-то фальшиво затянул песню, её дружно подхватили. На ближайшие дни их ждал переход, битв не предвиделось, и солдаты расслабились. Больше всех наслаждался вакацией Ойрек, карман которого приятно оттягивали пять сотен, заплаченные Лукасом. Правда, там уже осталось поменьше – Ойрек был человеком широкой души, и вокруг него всегда собиралась толпа дармоедов. На Лукаса они посматривали не сказать что приязненно – будто понимали, что ему здесь не место. В самом деле: он не походил на человека, сражающегося по убеждениям, а денег у него было больше, чем у всех них, вместе взятых. Армия герцогини, как это всегда бывает с армиями бунтовщиков, состояла из людей, которым нечего терять и которые надеялись на перераспределение благ после победы. Лукасу подобные