Раскольники. Константин Шахматский
рук дело? Так?
– Так.
– Получается, что знал, кого грабил, разбойничек.
– Он уже объявлен в розыски.
– Ну, это само собой, – кивнул Дубельт, – Но я бы предпочел, чтобы его кто-нибудь из бывших сослуживцев выследил, по вашей III-й экспедиции. Слишком много на этом мерзавце замешано.
– Так точно, Ваше превосходительство. Именно он с Белой Криницей связи налаживал.
– Вот и я о том же…
Начальник штаба поднялся из кресла и, тронув звонок, направился в сторону шкафа с одеждою. Сагтынский тоже встал.
– Подай мне, голубчик, одеться, – кивнул Леонтий Васильевич вошедшему адъютанту, – Домой пойду.
Владиславлев распахнул дверки шкафа и извлек из него генеральскую шинель, пару раз обмахнув маленькой щеточкой.
– Но чтоб не быстро ловили, окаянного. Время у нас еще есть в запасе. Пущай немного побегает. Хуже не будет.
Сагтынский кивнул в ответ, мол, постараемся.
– Сколько там, в саквояже, было?
– Много, Ваше превосходительствою. На наши деньги перевести – четыреста тыщ.
Сагдынский задумался и добавил:
– Почти четыреста… Я ведь специально для этого дела Смирнова взял. Саквояж с дукатами, ох, не легонький. Пуда три весу.
– Понятно, – протянул Дубельт.
Дома Леонтия Васильевича ждали только сыновья со своими женами. В тесном семейном кругу поминали покойную Анну Николаевну. Супруга Дубельта скончалась год назад от тяжелой болезни.
Глава вторая
Конец октября 1854 года. Уездный город Сарапул
В Сарапуле погода стояла отвратительная – все та же слякоть и собачий холод. Выпавший снег сразу таял, перемежаясь с дождем. Временами с реки дул холодный пронизывающий ветер, а колокола церквей в центре города звучали как-то неприятно, с дребезжанием, словно фальшивили. И все вокруг было ненавистно и омерзительно. Возможно, приедь чиновник в другое время, все оказалось бы по-иному. Но сейчас, даже городничий заискивал перед ним и лебезил через чур рьяно, что выглядело крайне противно.
Едва устроившись в гостинице, даже не переодевшись, Михаил пал жертвой Дрейеровского гостеприимства.
Фон-Дрейер, выходец из лифляндских дворян, слыл ретивым служакой, и выставлял себя таким простым, что в отношении его поступков и помыслов невозможно было заблуждаться даже неискушенному человеку. Что уж говорить о Салтыкове, который мог читать с лица все его мысли. В такие моменты Михаил все сильнее утверждался во мнении, что Дрейер – обыкновенный дурак, и ничего больше.
Там же в номере, городничий принялся докладывать чиновнику nuances5, которые осмелился опустить в секретном донесении. В собственном понимании ситуации Дрейер был не совсем уверен, поэтому предпочел докладывать лично. Например, среди писем, найденных в сумке арестованного курьера Анания, выискалось одно, написанное на странноватом языке, коего никто не в силах был разобрать.
– Вроде и буквы
Незначительные различия (фр).