Лётчик. Владимир Малыгин
находилась в отдельном здании. Открытый огонь всё-таки, поэтому и разместили её чуть в стороне.
Иду, глаза разбегаются в разные стороны от обилия новых впечатлений. Как ни крути, а чужая память это одно, а своими глазами всё увидеть это совсем другое. Да и большинство изменений в роте произошло уже после попадания меня в госпиталь. Стой! Даже остановился. Это что? Получается, я только что впервые за всё это время окончательно и полностью слился своим сознанием со своим новым телом? Тяжко вздохнул, вот чего мне, оказывается, не хватало. Полного слияния. Ладно, осознал и осознал, можно дальше идти. Нечего на месте стоять, внимание к себе привлекать. А над только что произошедшим подумать нужно. Хотя, что тут думать? Вбить себе, в конце концов, в мозг, что я – это не только моё сознание, но и моё, акцентирую, уже моё тело. И нельзя их отделять одно от другого. Неправильно я делал. Даже голова от нахлынувших эмоций слегка закружилась. Вот и перехожу медленно из мастерской в мастерскую, любопытствую, да с людьми здороваюсь. Все заняты своим делами, но поприветствовать почему-то каждый считает свои долгом. Ну и мне поневоле приходится отвечать на каждый такой знак проявления уважения и внимания.
Чётко знал, что вот это механики и мотористы, а это солдатики, проходящие обучение в роте по определённым специальностям.
В механической мастерской перехватили, похвастались и доложили об уже отремонтированной и установленной на корпус колёсной раме. Люди искренне радуются выполненной работе, а мне стыдно. Ведь это по моей вине им работы привалило. То ли ещё будет в столярке. Насколько я помню, корпус моего самолетика – довольно-таки хлипкая конструкция из деревянного набора и фанеры. Сразу припомнилось, как в полёте вибрирует под ногами тонкий полик, как отдаётся в позвоночник зубодробительная вибрация от работающего мотора за спиной. И сиденье не располагает к комфорту. Оно жёсткое, тоже из фанеры, лишь обтянуто кожей. И без привязных ремней! Вот почему я вылетел из своего кресла вперёд головой! Впрочем, соврал, ремни были, просто из-за авиационной бравады старался в полёте не пристёгиваться. Не идиот ли? Интересно, мой пробковый шлем после встречи с землёй уцелел?
Сборочный цех. Здесь собирают в одно целое из многочисленных деталей наши аэропланы. Вот двое механиков обтягивают только что собранный корпус тканью. Наготове с кистями ждут солдатики. В ногах большие жестяные банки с клеем. Ткань будут пропитывать и таким образом приклеивать к деревянной основе. Потом, после высыхания, она стянется и дополнительно придаст жёсткости и прочности корпусу. Точно так же и крылья обтягивают, а потом лаком пропитывают. Можно корпус и покрасить дополнительно, но у нас этого стараются не делать, лишний вес получается.
Мой уже готов, стоит носом к воротам, ожидает, когда его выкатят на простор из тесного и душного помещения. Это он так считает, что тесное. И я с ним согласен. В небе лучше, там простор и свобода. А земля… Земля она такая жёсткая и твёрдая, зараза.
«Нечего