С Байроном в XXI век. Сборник

      Вижу, из окна дома соседи наблюдают, они свидетели, что встреча прошла мило, теперь я зять для казашки, а она мне мама! «В степь красавицу возил?! Возил!.. Карабчил? Карабчил! Значит, и свадьба будет на весь аул!.. Пир! Той, по казахскому обычаю!»

      По душе в предчувствии беды заскребли когтями кошки…

      На другой день еду я на мотоцикле с пасеки в аул, а в этом месте, где мы сейчас остановились, у дороги в объезд затяжного бархана затаились молодые казахи в зарослях саксаула и тамарикса, каждый за кустом, чтобы не так заметно было. Парней десять, лет семнадцати и старше. Наркомана я узнал, он самый высокий!..

      Мелькнуло: «Поджидают!.. Свадьбы не будет!.. Убьют!»

      Участковый милиционер в беседе как-то сказал, предупреждая, что убили одного тут за аулом, а виновного не нашли.

      Включив прямую, самую сильную, вторую передачу, дав полный газ, стал быстро-быстро вилять зигзагами меж кустов по пересохшей земле, отъезжать в сторону от этой компании.

      В меня полетели обломки кирпичей, темно-красные с острыми углами, один пролетел перед лицом, другой над головой.

      Переключаю на первую скорость. Торможу.

      Пролетели возле рук. У ноги!

      Кручу рукоятку газа до отказа, колесо рвет песчаную землю. Переднее колесо поднимается, мотоцикл рвет с места и набирает скорость.

      Кирпич попал в выхлопную трубу.

      Включаю вторую передачу и газую! Резко торможу.

      Кирпич попал в сиденье и отскочил в сторону.

      Газую, набираю скорость. Виляю мотоциклом то в одну сторону, то, изменив скорость, в другую.

      Кирпичи летят рядом с ухом: сбоку справа, слева…

      Я стал удаляться от парней, а кирпичи не долетать. Оторвался! Ни один обломок меня не задел. Мотоцикл спас. – Виталий показал рукой на заросли кустарника тамарикса, саксаула, песчаной акации. – А так бы забили кирпичами и зарыли в песок!.. Нескоро бы хватились. И не нашли бы. Свидетелей нет. И лесники промолчат и вряд ли пойдут искать. Они меня в первый же год по приезде хотели выжить из лесничества. Закон у казахов такой есть: что бы ни происходило, если он даже свидетель, он ничего не видел, не слышал, не знает. Мен бельмейн. Я ничего не знаю. И русские так живут. Я много раз прокручивал в памяти этот эпизод. Понял, почему засаду устроили, кому надо меня из лесничества выдавить. И решил, что теперь уж точно из аула надо уезжать, в это лесничество на работу не возвращаться. Так что рощу из липы, акации, дуба и сад из яблонь и черешни на берегу реки Балатопарки мне теперь не посадить. Не успел.

      Вернулся на пасеку, про эту историю родителям промолчал, лег от палящего солнца под деревом в тень на берегу речки и уснул. Ближе к вечеру поднялась температура, под сорок градусов, голова кружится, жар, но я поехал на мотоцикле в больницу. Приняла фельдшер, поставила диагноз «ревматизм сердца» и упекла на сорок дней на койку.

      Ольга Камарго