Индульгенции. Иван Солнцев
с мучениями. Нонсенс ведь, правда – я вынуждена страдать за свое счастье. Почему он такой? Что с ним? Худшее, что у нас было, пережито, затерто, рассеяно по памяти. Вздорные мысли, странные поступки – нам ведь уже не до этого, правда, Сашенька?
«Как дела? Хорошо добрался?»
А что я еще могу написать? Этот козел ведь не может сам полюбопытствовать, да?
Нет, нет, я не должна так… Это сводит меня с ума.
«Все нормально. Как у вас?»
А тебя правда волнует? Хоть когда-то волновало? А?
Да, он ведь хороший отец. Я смотрю на фотографию в тоненькой магнитной рамке, прилаженную к левой дверце холодильника. Насте на ней два года, и она на плечах у отца. Он счастлив. Мне иногда кажется, что на этом фото он плачет от счастья. Его черные волосы. Его глаза…
Мне не хватает какой-то части его. Возможно, это связано с тем, что мы давно не были… ммм… вместе. По меркам семейной жизни – очень давно. Которую неделю ни мне, ни ему не до интима. Он напряжен и молчалив. Я не знаю, о чем говорить с ним, хотя пытаюсь заводить то одну тему, то другую. Выходит неловко, и мне даже стыдно его отвлекать – может, что-то серьезное происходит на работе, а я знаю, как щепетильно он к этому относится. Но он не должен закрываться от меня. Он и Настя – весь мой мир. Мир, за который я так долго сражалась. Но как только мне показалось, что пора почивать на лаврах, все опять начало расшатываться. Это все странно, и серое небо, почти сливающееся с раскинувшимся под ним огромным колодцем двора, полным эхо однообразных шумов, словно бы подтверждает мои догадки о том, что он сейчас думает не о том, как прикоснуться ко мне, а о своих – только лишь своих проблемах, которые он делает нашими, оправдывая этим тот факт, что я…
Юля
…глаза снова открыты, и бесформенные цветные пятна понемногу рассеиваются, становятся блеклыми, тают.
– Девушка, Вам помочь?
Мне даже не важно, кто это. И почему. Чем помочь?
– Спасибо, все в порядке, – отвечаю так сухо, как могу – почти агрессивно.
Каждый раз, сдавая анализы, я какое-то время сижу вот так на скамейке и чего-то жду. Просветления? Полного забвения? Не знаю точно. Что-то приказывает мне не торопиться и осмыслить происходящее, но рассудок отказывается осмыслять это. Защитные механизмы психики, страх сломаться. Я когда-то хотела учиться на психолога. Лет в пятнадцать. Когда мне казалось, что секс – это плохо, а красная помада – верный признак проститутки, как и длинный каблук. Забавная была девчушка, надо полагать.
Провожу рукой по голове, машинально поправляя волосы. На ладони остаются тонкие светлые локоны. Усмехаюсь. Мелирование что надо. Совершенно бесплатно. Вот только это уже за пределом. Это уже не мое. И даже этого я лишаюсь. Забавно, как далеко уходит жизнь, начиная забирать у тебя все. Никогда не знаешь, какой сюрприз следующий. Одно хорошо – я всегда знаю, как все кончится. И все знают. Но стараются забыть. А я почему-то не могу. Но я могу забываться, и поэтому встаю и шагаю к машине, чтобы отправиться в царство забвения.
По