Краденое счастье 2. Заключительная. Ульяна Соболева

      Видеть свое лицо и в то же время не свое, касаться его руками, проводить по щекам кончиками пальцев и понимать, что там я… но этот человек мне незнаком. Красивая, недосягаемая, журнально-киношная. Я такой быть не могу. Такими только где-то в Голливуде бывают.

      Обернулась на врача – Владимир стоит сзади и улыбается уголком рта.

      – Нравится?

      – Не знаю.

      – Ничего. Надо привыкнуть. Но если измерять ваши черты линейкой, то у вас будет идеальное соотношение всех параметров. Вы – совершеннейшее произведение искусства. Лучшее из всех, что у меня когда-либо получались.

      Мои волосы струятся по плечам. Длинные, шелковистые, темно-каштановые, почти черные. Трогаю их рукой, там, где были вырваны клочья, ощущаются мелкие капсулки. Нарастили… Красиво. Тряхнула головой, и пышная шевелюра упала мне на глаза. Пахнут шампунем, рассыпаются по пальцам.

      – С телом тоже работали. Немного, но все же. Увеличили грудь, подправили ягодицы и бедра.

      Я не хотела смотреть, пока все не будет готово и не заживет. Боялась испугаться, боялась отказаться и не решиться меняться дальше. Как будто я убивала Таню, закапывала ее по кускам в могилу. Туда, куда ее отправили Альварес с женой. Это они ее растерзали.

      – Я просила убрать родинки и родимые пятна. Вы убрали?

      – Конечно. Хотя не знаю, зачем вам их надо было убирать. Все они эстетически красивы и совершенно не портили вашу внешность.

      – Они мне не нравились.

      Я развязала тесемки халата и позволила ему упасть к моим ногам, рассматривая свое обнаженное тело. Сравнивая с тем, которое помнила. Да, это совершенное, как с обложек журнала. Не придерешься ни к чему. Каждый изгиб идеален. Провела руками по груди, по плоскому животу, по тоненькому шраму после кесарева, который тоже подшлифовали. Предлагали убрать совсем, но я отказалась. Я хотела на себе этот след. След рождения моего сына. Напоминание о том, что он у меня есть. Владимир отвел взгляд. Отвернулся. Я не воспринимала его, как мужчину. Разве не он это тело ваял и лепил? Он видел каждый его изгиб во всех ракурсах. Меня больше волновало – понравится ли это тело Альваресу? Как он будет на него смотреть? Не узнает ли меня? Отличаюсь ли я от себя прежней? Не осталось ли каких-то следов, шрамов?

      – У вас сохранились фото меня прежней?

      – Конечно. Во всех ракурсах.

      – Уничтожьте.

      Улыбнулась, пытаясь смягчить свою резкость, чтоб голос звучал мягче.

      – Пожалуйста, уничтожьте. Не хочу, чтобы та… я оставалась где-то.

      – Хорошо.

      Проклятому испанцу должно понравиться. Иначе зачем все это? Зачем столько операций, столько боли, столько сил и времени.

      – Хотите прогуляться?

      Так и не поворачиваясь ко мне, как будто смущен, а я продолжаю себя рассматривать. Потом подняла халат, набросила на плечи.

      – Вы привезли мою собаку?

      – Да…