Шестеро детей и тень висельника. Арина Слесарева
лицом. Подушечки той руки повелительницы, которая не покоилась на плече Эмиля (о, какое неверное слово – покоилась! Нет, эта рука не покоилась, она стояла как на клавишах рояля) слегка подтолкнули старое дерево. Легчайшего прикосновения кончиков пальцев этой женщины оказалось достаточно, чтобы дверь безропотно поддалась. (Раздавшийся скрип прозвучал значительно пронзительнее скрипа той двери, через которую Эмиль попал в приют, как он, впрочем, и ожидал.) Взгляду мальчика открылась небольшая комната, большое слюдяное окно которой он уже видел снаружи. Шесть кроватей на тонких деревянных каркасах стояли в два ряда; на пяти из них уже располагались ко сну самые обычные бедные мальчики; кровать по центру у окна была свободной.
Подушечки всевластной руки оторвались от плеча Эмиля и едва ощутимо хлопнули его по лопатке, подталкивая внутрь комнаты. Стоило ему подчиниться, как дверь за ним аккуратно захлопнулась, и он оказался наедине со своими новыми сожителями.
Пытаясь не создать ни того ложного впечатления, что он игнорирует других мальчишек, ни того, что он навязывается им в друзья, Эмиль решил ограничиться вежливым кивком в неопределённую сторону и сразу же проследовать к своей кровати. Пятеро насторожившихся сирот по-прежнему молчали. Не обнаружив в прикроватной тумбочке ночной пижамы, Эмиль улёгся спать в нижней рубашке и портках. Постель была вполне удобной и чистой; вскоре мальчик лежал на спине, почти полностью расслабившись, и с интересом изучал противоположную окну стену на предмет причудливых пятен и неровностей, способных подтолкнуть воображение, всегда столь дерзкое и находчивое, когда человек готов уже погрузиться в сон. Никто не издавал ни звука. Ни одна из старых кроватей не поскрипывала; такое было возможно лишь благодаря тому, что ни один из шестерых детей не шевелился.
Аскетичное достоинство большого слюдяного окна не было опорочено такой излишней роскошью как шторы. А так как приют их располагался на центральной площади города, то, едва естественные огни вечера завершили свой ежедневный ритуал растворения, и комнатка погрузилась в мягко приглашающую ко сну темноту, с улицы раздались неторопливые грузные шаги фонарщика, и спустя всего одну минуту уютного мрака противоположную окну стену залил уверенный свет уличного фонаря. И тут Эмиль, до сих пор посвящавший всё своё внимание изучению этой стены, вздрогнул всем своим худеньким сдержанным тельцем. Услышав сопровождающие это вздрагивание шебуршание одеял и скрип кровати, кто-то из мальчиков сдавленно захихикал. Должно быть, все они до сего момента лежали так тихо лишь потому, что с интересом ожидали реакции Эмиля.
Петля виселицы на главной площади, на которую выходили окна приюта, отбрасывала свою тень как раз на противоположную окну стену их комнаты.
Эта тень появилась так резко, когда свет фонаря за одно мгновение залил всю их спальню, что Эмилю сложно было совладать с первобытным испугом. Его била крупная дрожь, и он