Белые трюфели зимой. Н. М. Келби
мой дорогой друг Эскофье… и ко всем тонким ценителям, любящим реальную жизнь». «Реальную жизнь!» Дальше Дельфина не помнила, зато очень хорошо запомнила, что многие газеты не преминули отметить, будто от прочтения этой телеграммы у Эскофье перехватило дыхание.
Даже их дети испытали чувство стыда. Да, Эскофье и Бернар стали любовниками задолго до того, как он познакомился с Дельфиной. И, да, все эти годы они были близки – Дельфина старалась никогда особенно не задумываться, насколько они были близки, – но даже сейчас воспоминания о том, как нескромно их имена мусолили тогда в газетах, по-прежнему пробуждали в ее душе гнев.
«И нежно тебя целую – нежней, чем Fraises Sarah». «Как он мог написать мне такое?»
Сабина присела в кресло возле постели Дельфины.
– А месье Эскофье знает, что ему предстоит создать для вас некое блюдо?
– Нет. Это твоя задача. Ты должна предложить ему создать такое блюдо и вдохновлять его, пока оно не будет создано, – сказала Дельфина. – И как только это произойдет, я дам тебе список тех газет, в которые нужно будет послать рецепт, сообщив, что на пороге смерти Эскофье пожелал наконец создать кушанье и в мою честь.
– А он пожелал?
– Это неважно.
– Значит, мне придется солгать?
– А ты что, никогда не лгала ради кого-то? Или во имя какой-то цели?
Сабина посмотрела в окно на огни Монте-Карло. Заправила в сетку выбившуюся прядь волос. И спросила:
– А почему, собственно, я должна это делать?
– Потому что тогда ты получишь от меня в дар эту шубу и свою свободу.
Сабина покачала головой.
– Нет, мадам, я не о том. Я хочу понять, почему вы хотите, чтобы я занималась подобными глупостями?
– Потому что он любит меня, – сказала Дельфина. – И если мы умрем, а он так и не создаст никакого блюда в мою честь, никто не поверит, что он меня любил. Каждый будет думать, что их всех он любил гораздо больше, чем меня.
– Особенно ту актрису? Как там ее имя?
Девица явно понимала, какой властью могла бы воспользоваться в отношении Эскофье – это-то, по крайней мере, Дельфина видела совершенно отчетливо. И ее отец тоже это понимал. Потому-то он ее сюда и прислал. Возможно, и сам он, и его дочь не такие уж идиоты, в конце концов.
А Сабина смотрела на нее очень внимательно, даже вглядывалась в ее лицо. Дельфине было совершенно ясно, что эта девочка видит перед собой. Прикованную к постели и невероятно толстую больную старуху. Она давно уже перестала быть известной поэтессой Дельфиной Даффис Эскофье и превратилась в ужасное, жалкое существо в памперсах, которое возят в инвалидном кресле и показывают по торжественным случаям многочисленным внукам. Дура старая. Чудовище.
– Это неважно, – сказала Дельфина. – Ступай прочь.
Сабина не пошевелилась.
– Мадам, может быть, конечно, люди и подумают, что раз уж великий Эскофье не создал в вашу честь никакого кушанья, то он и не любил вас. Но вполне возможно также, что люди решат совершенно иначе: он слишком