Очень странные увлечения Ноя Гипнотика. Дэвид Арнольд

      Бегонии, как выясняется, не особенно душисты. Может, раньше они и были душистыми, как знать. Остается только гадать, понимали ли здешние жители, чем рискуют, когда разбивали клумбы так близко к тротуару, – что в один прекрасный день некий юноша накачается под завязку пивом, отполирует его жидкой вулканической лавой, вступит в безумную беседу с незнакомцем в огромной библиотеке, с полоборота согласится пойти к нему домой, и вдруг юноше срочно понадобится удобное место, чтобы извергнуть потоки вулканически-пивной смеси.

      Нужно послать им благодарственную открытку. Пусть знают, что их бегонии использованы в точности по назначению.

      – Все хорошо, чувак? – Ротор держится в нескольких шагах позади.

      – Как посмотреть.

      – Ха! Тоже верно.

      – Я вроде как утонул в море вишневого пива, так что сам скажи.

      – По-моему…

      – Катастрофично?

      – Я хотел сказать «сногсшибательно». Но я и сам не образец воздержания.

      Мы возобновляем движение; не скажу за Ротора, но у меня все силы уходят только на то, чтобы переставлять одну ногу за другой. Не знаю, приехал он на вечеринку или пришел пешком, но Пидмонт-драйв всего в шести кварталах отсюда, что радует, поскольку в машину с ним я бы ни за что не сел.

      – Готов убить за стакан кофе, – говорю я.

      – И не говори, чувак. Я бы тоже многое отдал за мгновенную телепортацию в «Кротовую нору».

      – В «Кротовую нору»?

      – Только не говори мне, что ты там ни разу не был. – Он вытаскивает телефон, и через минуту протягивает его мне: – Зацени.

      Я пролистываю снимки кафе, украшенного артефактами из восьмидесятых – от древних компьютеров до классических киноафиш, – и тут…

      – Погоди, это что ли?..

      – Ага. «Делориан»[8].

      Алкоголь странно действует на разум. «Делориан» в кафе не вызывает у меня сейчас особого удивления, хотя завтра до меня наверняка дойдет, и я выпучу глаза: что за бред?

      Я возвращаю телефон Ротору и только теперь понимаю, какого он высокого роста. Я не очень хорошо разглядел его в библиотеке, если не считать очков в роговой оправе и кудлатой шевелюры. Кожа у него еще бледнее, чем у сестры, почти прозрачная. Как у призрака. Который редко выходит на улицу.

      Призрак-отшельник.

      – Честно говоря, – замечает Ротор, – так и не понимаю, в чем его ценность.

      – Я забыл, в чем… хм-м-м… – Господи, никогда не буду больше пить. – Я забыл, о чем мы говорили.

      – О воздержании, без которого я прекрасно обхожусь. Воздержание! – вопит он; эхо разносится по кварталу, и меня немножко утешает, что не я один слетел с катушек. – Как по мне, если подумать, почему нельзя желать большего?

      Я отлично понимаю, что он имеет в виду.

      – Мне иногда кажется… – Я сглатываю и трясу головой, чтобы привести ее в порядок. – Мне кажется, что жажда жизни у меня больше обычной, как будто конец уже близок, и поэтому нужно поскорее все испытать, все почувствовать, все сделать,