Необычайные истории из жизни людей и бесов. Дмитрий Факовский
завтракал в одиночестве. Жена его – Ольга Дмитриевна – полчаса назад увела их дочь Зину в школу и сразу же поехала на работу – на другой конец города.
Ему-то было ехать всего полдюжины остановок на автобусе. Мякишев вздохнул и залпом проглотил маленький стаканчик кефира. Он допил чай, смахнул крошки от приготовленных супругой бутербродов с варёной колбасой в тарелку с унылой зелёной каёмкой и положил её в раковину. Михаил Фёдорович посмотрел в окно.
Дождю он даже немного радовался. Первая весенняя жара его начала утомлять. Он вообще плохо её переносил. Хуже всего было летом. Тогда Мякишев отправлялся на работу даже с охоткой: их маленькая каморка, где они плечом к плечу вот уже с десяток лет трудились с Алексеем Петровичем Хомяковым, находилась на цокольном этаже, отчего даже в самое пекло там всегда было прохладно.
В такие душные дни Михаил Фёдорович уходил с работы с сожалением, представляя себе будущие страдания: душную улицу, душный автобус, такую же душную квартиру. Дома, казалось ему, дышать было труднее всего: за день закупоренное пространство раскалялось, несмотря на толстые гардины на окнах. И когда, вернувшись, он или жена отворяли форточки и деревянные рамы, в квартиру лишь лениво тёк удушливый пыльный воздух раскалённого города.
Давно, ещё студентом, в дождливую погоду Мякишев даже писал стихи. Над его мечтательными рифмами тогда все посмеивались. Это потом он понял, что однокурсники, бездумно зубрящие цифры, просто ему завидовали, потому что не могли при всём желании, если бы оно даже и было, хотя Михаил Фёдорович думал, что и желания у них не было, написать что-то стоящее. Написать вообще хоть что-то, кроме своих глупых цифр.
Но в итоге цифры победили, и Мякишев, несмотря на свою любовь к поэзии, оставив все потуги, занялся составлением отчётов – больших и маленьких. Они заменили ему разнообразие форм и ритмов.
Поэзия в последние годы ушла из его жизни – в газетах стихов не печатали, а то, что иногда звучало из телевизора или по радио, вызывало лишь грустную усмешку. И Михаил Фёдорович сосредоточился на цифрах.
Он взял целлофановый пакет с такими же, как только что съел, бутербродами и сунул его в портфель. Мякишев ещё раз глянул в окно, вышел в прихожую и оделся. Подумав, он прихватил зонт.
Дождь крепчал. Возле мусорного бака, потроша пакеты жильцов, нервно суетились местные бомжи. Михаил Фёдорович заметил, что промокли они до нитки, и вода льёт бедолагам прямо за шиворот, отчего бездомные двигались ещё резче и быстрее, яростно набивая свои бездонные клетчатые котомки пластиком и стеклянной тарой, мечтая поскорее скрыться с добычей в тёплых глубинах теплотрасс.
Мякишев вспомнил, что забыл прихватить оставшийся со вчерашнего дня пакет с отходами. Мусор уже начал испускать тошнотворный, сладковатый душок. Если бы стояла жара, к вечеру в квартире нечем было бы дышать. Михаил Фёдорович боязливо глянул на свору бродяг и, перескакивая тонкими ногами через длинные лужи, поспешил к остановке.
Крышу остановки сорвало ветром ещё прошлой осенью, с тех пор её так и не починили. Судя по всему, автобусы и троллейбусы снова сбились со своего графика и ходили абы как – толпа пассажиров быстро росла. Многие, как