Дело Судьи Ди. Хольм Ван Зайчик
закуску. Все это, вне сомнения, крайне полезно для желудка, но Баг всегда искренне недоумевал, отчего ханбалыкцы и – шире – вообще ханьцы, имея одну из самых впечатляющих по разнообразию блюд и вкусов кухню в мире, так издеваются над собой во время завтрака, почему едят по утрам эту вот безвкусную кашицу, прямо скажем, дрянь, а не кашу, зачем грызут совершенно пресную пампушку-маньтоу и запивают в лучшем случае соевым молоком, также весьма специфическим на вкус, а то и просто рисовым отваром. Баг несколько раз спрашивал знакомых, отчего они так не любят себя по утрам, но так и не смог получить вразумительный ответ; более того, у Бага создалось впечатление, что его вопрос заставил и самих спрошенных впервые задуматься – а отчего так. Лишь один Кай Ли-пэн, человек, склонный к отвлеченным рассуждениям и неожиданным выводам, немного подумав, ответил Багу, что да, мол, мы так завтракаем, но зато как вкусно потом обедаем и ужинаем! Все в этом мире так или иначе построено на столкновении противуположностей, глубокомысленно изрек Кай, противуположности делают жизнь насыщеннее, позволяют стремиться к иному, к большему, у каждого человека должна быть возможность испытать себя, вот хотя бы съесть на завтрак такую кашицу… А вообще – не спрашивай, такие у нас обычаи. Вот она – сила обычаев! – подумал тогда Баг. Обычаи Баг всегда чтил, на обычаях память народная держится, и оттого ланчжун в каждый приезд в восточную столицу непременно во всем старался подражать ее коренным обитателям. В конце концов, что такое эта каша «чжоу» – всего лишь местный обычай, это ненадолго, всего на несколько дней…
Сегодня, однако ж, Баг глотал кашу, не замечая ее вкуса – вернее, его отсутствия. Даже самый острый плов, даже самое пряное шуаньянжоу ему нынче показались бы безвкусными… Из головы не шло ночное происшествие.
Теперь, когда зимнее ханбалыкское утро осветило землю пронзительными лучами холодного, высоко застывшего в ледяной синеве солнца, ночная гостья казалась ему едва ли не сном; покончив с кашею, Баг прислушался к себе и нашел, что, наверное, все это ему просто пригрезилось. Наверное, он недооценил тяготы перелета – все же восемь часов в кресле, пусть и удобном, это восемь часов; а может, к этому добавляется уже и возраст. Не мальчик я уже, совершенно не мальчик.
Но если то и было видение, порожденное утомлением и Будда знает еще чем, все равно: девушка с бледным лицом ясно стояла перед глазами. Она так и не произнесла ни слова, а после того, как Баг отложил меч, лишь прижала руки к груди, все так же беззвучно шевеля губами – явно говоря что-то, умоляюще посмотрела на Бага и на Судью Ди – кот пребывал все в той же полубоевой стойке – и указательным пальцем правой руки принялась что-то быстро выводить в воздухе, чертить какие-то знаки; видя, что Баг не понимает, повторяла их снова и снова, потом, вовсе отчаявшись, стала медленно писать в воздухе один-единственный иероглиф. Движения ее были порывисты, но Багу показалось, что он наконец понял, узнал, прочитал, – он даже кивнул; и тогда девушка впервые за все время слабо улыбнулась, еще раз глубоко поклонилась