Эстетика. Вольтер
людей. Буало говорит о Мольере:
Присматривался к ним внимательно Мольер;
Искусства высшего он дал бы нам пример,
Когда б, в стремлении к народу подольститься,
Порой гримасами не искажал он лица,
Постыдным шутовством веселье не губил.
С Теренцием – увы! – он Табарена слил.
Не узнаю в мешке, где скрыт Скапен лукавый,
Того, чей «Мизантроп» увенчан громкой славой.
Но следует принять во внимание, что и Рафаэль не гнушался рисовать гротески[95]. Мольер не пал бы столь низко, если бы его зрителями были только Людовик XIV, принцы Конде[96], Тюренн[97], герцоги де Ларошфуко[98], Монтозье[99], Бовилье[100], г-жи де Монтеспан[101] и де Тианж, но он работал также и для парижского народа, в ту пору еще весьма неотесанного; буржуа любили грубый фарс и за него платили. В моде был «Жодле» Скаррона[102]. Прежде чем возвысишься над своим веком, приходится приспосабливаться к его уровню, да в конце концов не грех иногда и посмеяться. Что такое «Война мышей и лягушек[103]» приписываемая Гомеру, если не буффонада, не бурлескная поэма?
Славного имени себе подобными творениями не заработаешь, а свое опозорить недолго.
Буффонада не всегда выдержана в бурлескном стиле. «Лекарь поневоле», «Проделки Скапена» написаны отнюдь не в стиле «Жодле» Скаррона, Мольер не уснащает своих комедий площадными словечками, как Скаррон. Самые низменные его персонажи не щеголяют балаганными шутками. Буффонада у него заключена в самом предмете, а не в слоге. Бурлескный стиль – это стиль «Дона Яфета Армянского»[104].
Узнайте же, что я – прямой потомок Ноя;
Забрался он в ковчег, туда и присных сгреб,
А прочий грешный люд меж тем в воде утоп.
Я чистотой кровей вполне могу гордиться:
Хрусталь в сравнении – лишь мутная водица.
Желая сказать, что хочет прогуляться, он говорит, что «намерен запустить свое ходячее достоинство». Желая дать понять, что с ним не удастся побеседовать, он говорит:
В моем присутствии словами не блудите.
Тут что ни слово – жаргон нищих, базарный говор; он даже сочиняет словечки в таком же духе:
Как изгадюкала, проклятая гадюка!
[…] Примерно в таком же вкусе написан «Вергилий наизнанку»[105], но всего отвратительней «Мазаринада» Скаррона:
Отнюдь не Цезарь этот Жюль.
Мужского рода, но скажу ль? –
Публичной девке соприроден
И разве что для фарса годен.
Проваливая все дела,
Ты разоришь страну дотла.
Прелату из Сорбонны рьяно
Ты подражаешь, обезьяна,
Но с кардиналом Ришелье
Схож, как орангутанг в белье.
Срамными знаменит частями.
Ступай