Секретики. Петр Алешковский
и сказал, что больше носить сапоги не в силах – он не снимал их долгие тридцать лет. Офицеры-однополчане уговаривали дождаться второй звезды и уйти полковником с соответствующей званию пенсией, но дед был непреклонен. Семья собрала манатки и отбыла в Москву. Через несколько дней почти весь гарнизон был вырезан лесными братьями. Дед, хохим (“дурачок”, “простофиля” на идиш), имел мощного ангела-хранителя и, как и в случае с промазавшим снайпером-кукушкой, выжил только по счастливой случайности. До самой смерти он работал директором “Кишсырья”, небольшого заводика, заготавливавшего кишки для производства колбас, и тихо попивал водку. Всё это я узнал много-много позже от дяди Юза. Отец никогда об их послевоенной жизни не рассказывал, то ли стесняясь, то ли просто не считая нужным. Всё детство я сочинял истории про деда Ефима, наградами которого всегда играл, приезжая к бабушке на Калужскую. Среди них был орден Боевого Красного Знамени, кажется, за гражданскую, и большое количество медалей, хранившихся в жестяной коробке из-под китайского чая. Сама Абрамовна проработала всю жизнь в глазной больнице бухгалтером. Она поступила на мехмат МГУ, но не проучилась там и года: родив первенца, ушла из университета и пошла зарабатывать деньги.
Калужская была скучным местом, поездки туда я не любил. Помню только поход с Абрамовной в магазин. Всюду лежала кукуруза, обильно насаждаемая Хрущёвым по всей стране, но нужных бабушке продуктов в магазине не оказалось. Несколько початков Абрамовна сварила в глубокой кастрюле, и я съел их все, блестящие от сливочного масла и посыпанные крупной солью, благодаря про себя незнакомого дядю Хрущёва, который привез в гастроном такую вкуснятину.
С Калужской всё было ясно, другое дело – Мамонтовка. Туда, на бабушкину дачу, меня однажды отвезли на целый летний месяц, и там добрейшая Абрамовна разрешала мне делать всё что угодно. Варений и компотов у нее было наготовлено на полк солдат, на грядках было полно клубники. Я ползал по грядкам и ел ягоды прямо с куста, Юрьевна мне такого восхитительного свинства никогда бы не позволила. В огороде росло большое дерево с дуплом, в котором поселился удод – странная птица с хохолком. Удод ко мне привык и не улетал – сидел на ветке и приглядывал за мной, пока я объедался клубникой.
Мы жили в половине дома, принадлежавшей Абрамовне, а в дальнем углу участка, в маленьком летнем домике, работал дядя Юз. Он приезжал на грузовой машине, оборудованной телескопической ногой и люлькой-стаканом для ремонта проводов на электрических столбах. Юз сидел в темной комнатенке за столом и что-то писал перьевой ручкой с черными чернилами. Это было мне привычно, все мужчины вокруг работали за столом. Видимо, я ему надоедал, и, чтобы отделаться от назойливого племянника, он нарисовал вокруг моих сосков на груди две пятиконечные звезды. Я ими гордился, пока не приехала мама и не подняла шум. Почему-то оказалось, что это позор, о чем я не догадывался, щеголяя звездами целых два дня и категорически отказываясь их смывать. Дяде, впрочем, не досталось, он своевременно укатил на своем