Жесткая ротация. Виктор Топоров
а семь – десять человек, на которых реально зиждилась ельцинская власть? За Примакова были правительство, обе палаты парламента, силовые структуры, лужковская Москва и народ России. Против – не было никого, кроме нескольких проворовавшихся чиновников и их подельников-олигархов.
А ведь поступи он так, мы жили бы сегодня в другой стране. В какой? Проще всего это можно сформулировать так: президент Примаков добился бы на самом деле того, что президент Путин декларирует – и только декларирует, – он установил бы суверенную демократию, реализовал национальные проекты, удвоил ВВП, разобрался с олигархами (отнюдь не только с равноудаленными) и обуздал коррупцию. А всего-то и стоило: отправить вконец распоясавшегося дедушку на покой.
Но служака Примаков восстать – пусть и чисто номинально – не посмел. Предпочел уйти в отставку, чтобы прийти к власти сначала на парламентских (в декабре), а потом на президентских (в марте) выборах законным путем. И проиграл – даже не Путину, а Березовскому и Доренко.
Потому что законным путем в нашей стране к власти не приходят. Да и не удерживают ее – тоже.
Да что я вам рассказываю – вы всё это не хуже моего знаете!
Армейское поприще
В шестидесятые прошлого века закосить армию можно было только тремя способами: по блату, по болезни или поступив в вуз. Блата у меня не было. На медосмотре допризывников заставляли дуть в какую-то хреновину. Я дунул на литр. Мне сказали, чтобы прекратил симулировать. Я, поднатужившись, дунул на полтора. В медкарту записали: четыре с половиной.
Невропатолог выслушал, записал и перечитал вслух мои жалобы: «Бессонница… Головные боли… Три задокументированных сотрясения мозга… ГОДЕН! – И с отеческим злорадством добавил: – В армию тебе нужно! Во флот! Чтобы не на три года, а на четыре!» (Хотя тогда уже служили два и три соответственно.) И сделал соответствующую пометку.
Пришлось поступить в университет. Из двадцати пяти моих одноклассников (класс был огромный и по преимуществу мужской, а школа непривилегированной) в вузы поступило двадцать три, в армию пошел один, а еще у одного не было на руке трех пальцев.
Впрочем, еще двое, вылетев из вузов, впоследствии все-таки отслужили. И ничего хорошего про службу потом не рассказывали. Но и ничего плохого тоже. Дедовщина – да; землячество (штука, рассказывали они, пострашнее дедовщины) – тоже, но жить можно.
На филфаке ЛГУ была военная кафедра. Весьма колоритная: «Гантели надо по утрам поднимать, а не одеяло членом!» В первый день на плацу я закурил по команде «Вольно!», однажды ненароком вынес с кафедры «секретную тетрадь» и на госэкзамене по военному переводу повернулся не через то плечо, но закончил обучение на «отлично».
Как и мой однокашник З., с которым мы все годы проучились в тандеме. Он не знал немецкого, а я – оружия. За положенное время он успевал разобрать и собрать и свой автомат, и мой; я аналогичным образом управлялся