Память. Людмила Евгеньевна Кулагина
Что высматриваешь здесь? Кто ты?
Стах замялся, медля с ответом. Версия, подготовленная заранее, о том, что он отстал от отряда, не подходила к ситуации. Даже если отстал от отряда, во двор лезть не гоже.
– Не пойму, сапоги и штаны солдатские, рубаха крестьянская. Что за маскарад? Что ты скрыть хочешь, от кого прячешься? – спросила приметливая баба, внимательно, с интересом разглядывая Стаха.
Он был высок, слегка сутулился. Седина уже тронула виски, но лицо было молодым, приветливым. Правильные черты: красивые брови, зелёные глаза, прямой длинный нос, ровные белые зубы. Было в его внешности что-то основательное, домашнее и уютное.
Глаза Стаха бегали, не привык врать он, и то, что поймали его за воровством, было очень неприятно. Как мальчишка покраснел Стах под пытливым взглядом хозяйки. Уже сто раз пожалел, что зашёл сюда. Хотелось убежать и больше не возвращаться, но что-то удерживало его. Стах осмотрел двор. Всё чисто прибрано, хотя видно, что старое, крыша покосилась, дверь сарая слетела с петель, в огороде маленькая банька, по окна вросшая в землю, на верёвке и плетне висят рубахи детские, штук десять. Зачем так много? На крыльце стоит ведро с молоком, видно, хозяйка доила корову в сарае. Невольно он сглотнул слюну и чуть не подавился, закашлялся.
– На вора ты совсем не похож, на разбойника тоже, какой-то слишком пугливый – бабы с вилами испугался, – попыталась смутить мужика ещё больше хозяйка, наблюдая за реакцией непрошеного гостя. Стах опустил голову, уже не скрывая своего стыда и смущения.
– Возьми ковш, да попей воды. Вон ведро у колодца! А то я вижу, у тебя язык к нёбу присох! – женщина опустила вилы и рассмеялась.
Стах подошёл к колодцу, зачерпнул воды, попил, оглянулся на хозяйку, увидел, что та опустила вилы, улыбается. Решил рискнуть.
– Хозяйка, вижу, не держишь зла, помоги, дай хлеба кусок.
– Ну вот, дашь воды, ещё и хлеба подавай, дашь хлеба, ещё и одеться начнут просить,– со смехом сказала баба.
Как в воду смотрела, именно такой план и был у Стаха. Он смутился от бабской прозорливости ещё больше, топтался на месте. Не привык он просить. Всю жизнь трудился, лечил скот, даже в соседние сёла люди звали, если конь заболел или корова не могла разродиться, а тут пришлось кусок хлеба просить. Да лучше бы с голоду сдох, чем такой стыд терпеть.
– Ладно, проходи в хату, накормлю, чем бог послал; помогу чем смогу, только не ври, расскажи всё, как есть. Я вижу, ты простой человек, врать не приучен, всё равно не получится у тебя сочинить гладко.
Стах испытал облегчение от её речей, прошёл в хату, огляделся и обомлел. С печи на него смотрели пять или шесть пар маленьких глазёнок. Ручонки крошечные и побольше мелькали среди одеял, совсем маленькая голая ступня свисала с полога. Оглянулся на хозяйку. Решил бежать отсюда. Как можно у многодетной матери хлеба просить! Но пройти не смог, всю комнату заполонили шустрые подвижные ребятишки, скатившиеся с печи после мамкиной команды.
–Дети, ну-ка, быстро все во двор гулять! – крикнула она. Самых младших ей пришлось снимать с печи – ещё еле ходили. Старшие