Живи, Донбасс!. Дмитрий Казаков
Иван Дмитриевич и вышел в лоджию. Открыл створку окна, высунулся в тёплую сухую ночь, набил табаком трубку, раскурил. Затянулся, поёжился от удовольствия.
Дом стоял на окраине, окна выходили на юг, почти сразу отсюда начинались дачи. Так что огней было всего ничего. Глаза понемногу привыкали к темноте, и вот уже видны стали звёзды…
…А ещё (он знал, что этого нет на самом деле, слишком далеко, но воображение рисовало) горизонт вспыхивал далёкими зарницами. Будто бы погромыхивало, и тянуло пороховой гарью и гарью сгоревшего тола…
Придерживая рукой забившееся сердце, Иван Дмитриевич вернулся в комнату. Воронёнок смотрел пристально.
– Будешь Искра, – сказал Иван Дмитриевич. – Искра.
– Исс-крра, – повторил воронёнок.
Все последние годы отпуска ему были в тягость. Хотелось в аудиторию, в лекционный зал, в библиотеку, просто в свой уютный, хоть и спартанский кабинет. Дышать книжной пылью, слышать скрип и стук рассохшегося паркета коридоров, вбивать в головы студиозусов основы знаний. Студиозусы год от года становились в массе своей глупее и глупее, но при этом наглели по экспоненте. Это был вызов, и пока что Иван Дмитриевич с ним справлялся. Хотя и знал, что рано или поздно всё кончится скандалом и увольнением. На участившиеся вопросы «Чому не державною мовою?» терпеливо отвечал на украинском, что до тех пор, пока не будет создан адекватный понятийный тезаурус, будет преподавать так, как считает нужным, поскольку в противном случае не гарантирует полной взаимной коммутации. Оппоненты слегка терялись. Ректор его защищал, но Иван Дмитриевич знал, что Потылица не всесилен и на него давят и сверху, и с боков, и снизу, со стороны студенческих патриотических объединений. Он сразу сказал Потылице, что готов уйти в любой момент и что не будет в обиде, и именно поэтому ректор готов был держать его до последнего. Чтобы в критический момент скормить толпе и эффектно, и эффективно.
Хорошо, что пока никто не знал про Вику с девочками. Но узнают рано или поздно.
Вика была племянницей, девочки-близняшки, Таня и Даша, внучками – единственными родными людьми. Они жили там, где вспыхивали зарницы. Иван Дмитриевич много раз просил её приехать к нему или перебраться в Россию. Но Вика была такая же упёртая, как он сам. Здесь наш фронт, дядя, говорила она, куда я от учеников? Она была учительницей истории, и Иван Дмитриевич понимал, что здесь, в Городе, она преподавать не сможет.
Серёжка Полторак снова сбежал из дому. Он сбегал примерно раз в полгода. А что оставалось делать, когда жизнь повторялась как дурной сон: мать приводила очередного мужика, и тот рано или поздно начинал Серёжку учить правильно себя вести? Учили все одинаково…
Хорошо было сбегать весной или осенью. Дачи в основном стояли пустые, а вскрывать нехитрые замки он умел давно. Один из «батьков», весь синий от татуировок, показал ему, как это делается, а у Серёжки оказались способности. Кстати, неплохой был мужик, руки не распускал, и, может быть, всё бы у них срослось, но однажды он ушёл из дома попить пива с друзьями – и больше не вернулся. Мать так и не смогла узнать, куда он делся. Да, может, не особо и узнавала – привела другого, и всё.