Минус-корабль. Алексей Парщиков
и прежде, мой ангел, интимен твой сумрачный
шелест,
как и прежде, я буду носить тебе шкуры и вереск,
только всё это блажь, и накручено долгим лиманом,
по утрам – золотым, по ночам – как свирель,
деревянным.
Пышут бархатным током стрекозы и хрупкие прутья,
нa земле и на небе – не путь, a одно перепутье,
в этой дохлой воде, что колышется, словно носилки,
нe найти ни креста, ни моста, ни звезды, ни развилки.
Только камень, похожий на тучку, и оба похожи
нa любую из точек вселенной, известной до дрожи,
только вывих тяжёлой, как спущенный мяч, панорамы,
только яма в земле или просто – отсутствие ямы.
«Гонит в глазницы стёклам…»
Гонит в глазницы стёклам —
разбиться наверняка —
встревоженная и мокрая
зебра березняка.
Стынет в разливе речки
вспыльчивости горячей,
прядает скворечниками
струнных пустых ушей.
Поэт и Муза
Между поэтом и музой есть солнечный тяж,
капельницею пространства шумящий едва, —
чем убыстрённей поэт погружается в раж,
женская в нём безусловней свистит голова.
Сразу огромный ботинок сползает с ноги —
так непривычен размер этих нервных лодыг.
Женщина в мальвах дарёные ест пироги,
по небу ходит колёсный и лысый мужик.
Землетрясение в бухте Цэ
Евгению Дыбскому
Утром обрушилась палатка нa
меня, и я ощутил: ландшафт
передёрнулся, как хохлаткина
голова.
Под ногой пресмыкался песок,
таз с водой перелетел меня наискосок,
переступил меня мой сапог,
другой – примеряла степь,
тошнило меня, так что я ослеп,
где витала тa мысленная опора,
вокруг которой меня мотало?
Из-зa горизонта блеснул неизвестный город
и его не стало.
Я увидел – двое лежат в лощине
нa рыхлой тине в тени,
лопатки сильные у мужчины,
у неё – коралловые ступни,
с кузнечиком схожи они сообща,
который сидит в золотистой яме,
он в ней времена заблуждал, трепеща,
энергия расходилась кругами.
Кузнечик с женскими ногами.
Отвернувшись, я ждал. Цепенели пески.
Ржавели расцепленные товарняки.
Облака крутились, как желваки,
шла чистая сила в прибрежной зоне,
и снова рвала себя на куски
мантия Европы – м.б., Полоний
зa ней укрылся? – шарах! – укол!
Где я? А на месте лощины – холм.
Земля – конусообразна
и оставлена на острие,
острие скользит по змее,
надежда напрасна.
Товарняки, словно скорость набирая,
нa месте приплясывали в тупике,
a две молекулярных двойных спирали
в людей играли невдалеке.
Пошёл