Я – счастливый Дед Мороз!. Александр Казакевич
Замерз. Сел в машину. Подождал. Рассмотрел мешок.
Ничего особенного.
Тут я отвлекся, потому что всех как прорвало: звонки на телефон, приглашения. Проснулись, наверное!
И не будешь каждому объяснять, что для меня этот день не веселый, а грустный. Даже трагический, что мне не надо участвовать в общих праздниках.
Но настроение было светлым. Год, благодаря храму, начинался душевно. А, благодаря Деду Морозу, захватывающе.
Я нежно погладил мешок рукой. Про себя поблагодарил его сбежавшего владельца за чувство сердечной радости.
И уехал прочь.
Мы с мешком путешествовали до вечера. Хороший, добрый день. По поводу забытой вещи никакой Дед Мороз не отозвался. Когда я, наконец-то, собрался вернуться домой, посмотрел на мешок, почему-то вспомнил слова охранника из театра о бомбе. Может быть, поэтому внутрь не заглядывал.
И сказал мешку:
– Нет, красавец, к себе я тебя не повезу! Моя дача неподалеку. Дороги сейчас легкие. Вот там полежишь. А потом, когда всякие службы забытых вещей начнут работать, я тебя сдам. Понятно?
Машину тряхнуло, и от этого получилось, что мешок как бы понимающе кивнул.
И хорошо, что я поехал на дачу. Если бы не это решение, мог бы ее потерять.
Когда приближался к своему поселку, обратил внимание, что там полная темень. Только движутся огненные точки. Это были факелы и фонари. Вырубило свет. Кто-то вспомнил, что летом в такой же ситуации именно я смог все починить. Возможно, решили все, у меня есть какой-то ключ к замку на щитке. Вся толпа по-новогоднему пьяных людей, освещавших себе путь подручными средствами, пошла к мне требовать спасательных действий. Я приехал в самые последние мгновения, когда мог перенаправить энергию изрядно выпившей толпы, потому что, не застав меня, они решили вскрыть дверь моего дома в поиске заветного ключа. Но главная угроза была все-таки факелы, которыми они светили в мои окна, стараясь понять, почему не выходит хозяин. Наверное, так до революции выглядело зарождение крестьянских бунтов.
Одна искра – и все бы мое хозяйство вспыхнуло.
Я подбежал к этим пьяным людям, отогнал их от дома.
Мы пошли к щитку.
Я знал, что замок щитка не на ключе. Бутафорским был замок. Я его снял, отворил дверку щитка и повернул рубильник верх. Щиток вздохнул, взвизгнул, и поселок осветился.
– С Новым годом, дорогие соседи, – поздравил я.
Все зааплодировали. Позвали зайти-отметить. Я сказал, что сейчас не могу: за рулем. Вернусь на днях. Тогда и отметим. Обязательно.
Соседи затушили в снегу факелы, опустили зачем-то прихваченные топоры, неторопливо разошлись.
Я вернулся к мешку. Открыл дверцу машины. Мне показалось, что он улыбается.
– Вот, друг, – сказал я ему, – заставил ты меня сюда приехать – и сколько добрых дел я сразу же сотворил: дом спас, людям свет дал.
Но ты поживи здесь, в моей даче, недолго. Я скоро за тобой вернусь.
Мешок как бы на меня с пониманием посмотрел. Я отнес его внутрь хозяйственной пристройки.
И мы расстались.
Я