Победители. Рассказы о войне и мире. Виктор Елманов
в многотысячной толпе в основном шум. И кто-то этой команды не слышал. То, что немцы, у них же мегафонов не было, они просто кричат: «Садись!» – и всё. Ах, вы не садитесь, сначала вверх разок, а потом – сначала сразу много поприсело, кто-то повалился – а потом уж они, тех, кто не подчинялся, срезали. И много нарезали. Собирали, вытаскивали долго.
Матерь Божия! Заступись за нас! Ты видела, как рождались мы. Как матери наши качали нас на руках своих, пели песни, кормили молоком своим. Зачем они растили нас? Чтобы мы убивали друг друга?
– Нюрнбергскому трибуналу в декабре сорок пятого года был предъявлен протокол допроса, в котором говорится, что для военнопленных в Уманской яме готовили пищу в железных бочках. Было это?
А. Калашников:
– При мне единственный раз или два раза спустили кухни, вот эти солдатские кухни. Небольшие. Один или два раза. Один раз я попал. Не знаю как, но пробился к ним, чтобы получить этот черпак.
– А во что?
А. Калашников:
– В котелок.
– А там, наверное, и шапки подставляли?
А. Калашников:
– Кто чего.
– А он просто черпал…
А. Калашников:
– А он просто черпал и – подходи. Если уж ты прорвался туда, значит, у тебя что-то есть. А ему-то наплевать. Раз ты подставляешь, он наливает. И не глядит, кому, что налил, куда.
– То есть там была толкучка такая, что…
А. Калашников:
– Виктор Сергеевич, представляете, десятки тысяч народу! Голодных!
– А там, в карьере, не менялись: у кого махорка, меняюсь на что-то?
А. Калашников:
– Менялись, что вы. Махали. Давай махнём? То-то на то-то, значит, не глядя.
– А что меняли? Махорку на хлеб…
А. Калашников:
– Всё меняли. И на хлеб, и на часы меняли. Какую-нибудь железку покажет: «Давай махнёмся. У меня часы». Махнулись. А он обманул.
– Драки были по этому поводу?
А. Калашников:
– Не знаю, не помню.
Из воспоминаний Александра Калашникова: «В один из дней немцы придумали ещё одну шутку. На краю ямы появилась большая группа офицеров с фотоаппаратами. В яму опустили двух полуживых кляч».
А. Калашников:
– Ну, спустили, подвели к отвесной стене там, где собрались офицеры с фотоаппаратами.
– И ушли сами?
А. Калашников:
– Нет, они чиркали.
– И реакция сначала у наших – никто ничего не понял?
А. Калашников:
– Ну, вначале – что за лошади, клячи еле живые, кости торчат и всё такое… Сначала растерялись: для чего это? А потом они нам жестом показывают и говорили словами, что на обед.
– И началось там вот это… Начали их резать.
А. Калашников:
– Да. Вначале побаивались. Может, думали, какой-нибудь подвох. Бог его знает. А потом… Они там хохочут, как скажут: «На обед». Их хохот разбирает, а у нас-то совершенно другое было… Толпа… Вы представляете,